Генерал Деникин
Шрифт:
В этом 1915 году, когда противник пытался окружить русские части то там, то здесь, Деникин прославился и захватом древнего Чарторыйска. Под ним его дивизию пытались зажать в кольцо пятнадцать австро-германских полков. Двое суток «железные» дрались вкруговую и Марков кричал Деникину по телефону:
– Очень оригинальное положение! Веду бой на все четыре стороны. Так трудно, что даже весело!
Чарторыйск они, наконец, («Положение пиковое!») штурмовали, взяли и пошли оттуда во вражеский тыл по хуторским окрестностям. В любой момент «зарвавшегося» Деникина могли отрезать от своих. Тогда-то отличный военный психолог Антон Иванович придумал «психическое», что с блеском развернут потом белогвардейцы, шагавшие в полный рост, без выстрела, под рокот барабанов в своих легендарных «психических атаках».
Генерал Деникин отдал «спецприказы» дивизионному военному оркеструй полковым трубачам. Он знал, что такое неумолимо ровный грохот барабанов и взмывающий будто в смерть звук воинских труб. В эту атаку «железных» повели музыканты.
Ее очевидец полковник Генштаба Б. Н. Сергеевский описывал:
«Неприятно было пробуждение австрийцев, заночевавших в злополучных хуторах. Только начинало светать, как леса кругом них ожили. И ожили каким-то невероятным для войны XX века образом.
С севера гремел, надвигаясь все ближе и ближе, русский военный оркестр. На западе и юге ему вторили полковые трубачи. И когда на опушку с трех сторон одновременно стали выходить русские колонны – австрийская бригада стояла в строю впереди деревенских домишек, подняв вверх руки. Стрелковый оркестр прошел, продолжая играть, вдоль фронта врага, поворачивая на восток по дороге в Чарторыйск.
Галопом наскочил на австрийское начальство полковник С. Л. Марков.
– Церемоньял марш! – скомандовал он австрийцам. – Нах Чарторыйск!»
«Нах Чарторыйск»: «Направление – Чарторыйск», – указал Марков сборный пункт военнопленных пленившим самих себя «под музыку» австрийцам.
В августе 1915 года Военно-морская комиссия Думы писала Николаю II:
«Мы узнали, что доблестная наша армия, истекая кровью и потеряв уже свыше 4000000 убитыми, ранеными и пленными, не только отступает, но, быть может, будет еще отступать… Со стесненным сердцем узнали мы, Государь, о том, что свыше 1200000 русских воинов находится в плену у врага…»
Русский фронт глубоко отодвинулся в пределы России, бои шли по Западной Двине – от Риги до Двинска. На Северо-Западном фронте германцы, прорываясь через Беловежскую пущу, были уже на Пинских болотах. На Юго-Западе австро-германцы, пройдя Польшу, оттеснили наши армии из Галиции почти до границы империи.
27 августа император прибыл в Ставку Верховного главнокомандующего и издал приказ:
«Сего числа я принял на себя предводительство всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий. С твердой верой в помощь Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской».
Новый Верховный отправил прежнего, своего дядю великого князя Николая Николаевича, главкомом на Кавказ. Назначил своим ближайшим помощником, начальником штаба генерала Алексеева.
Фронт разъединили вместо былых двух на три части: Северный по Двине – под команду генералу Рузскому, Западный от Двинска до Пинских болот – генералу Эверту, Юго-Западным остался командовать генерал Иванов.
Деникин разделял все тревоги по поводу ставшего Верховным царя:
«А мотивы, волновавшие очень многих, но не высказываемые официально, были – страх, что отсутствие военных знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, и опасение, что на ней отразится влияние Распутина». Антон Иванович также считал:
«Императрица Александра Федоровна совершенно без всяких оснований заподозрила вел. кн. Николая Николаевича, человека не только абсолютно лояльного к государю, но и с некоторым мистицизмом относившегося к легитимной монархии, в желании вредить Николаю II и даже узурпировать его власть…
В этом убеждении поддерживал и вдохновлял Александру Федоровну Распутин. Дело в том, что, к несчастью, именно семья Николая Николаевича впервые ввела в царскую близость Распутина как «богоугодного старца» и «провидца», но потом, когда истинный лик его обнаружился, Николай Николаевич и его близкие стали во враждебные отношения к «старцу». Распутин это знал и платил злобной ненавистью. Тем не менее, он несколько раз пытался проникнуть в Ставку. Но, когда его поклонники нащупывали для этого почву, они неизменно получали ответ великого князя:
– Если приедет, прикажу повесить!..
Нет никакого основания считать, что навязчивую идею Александры Федоровны относительно великого князя разделял и государь. По крайней мере, ни в отношениях его к Николаю Николаевичу, ни в действиях, ни в суждениях это никогда не проявлялось. И если влияние императрицы и Распутина в этом направлении было все же велико, то оно, по всей вероятности, находило свое объяснение в мистическо-религиозном понимании государем своего предназначения и своей «богоустановленной» власти».
Такие мнения своего отца, видимо, повторила его дочь Марина Антоновна Деникина в своей книге о Г. Распутине, написанной по-французски, поэтому я ее не читал. Правда, в нашем разговоре в Версале она указала, что Распутин имел «некоторые положительные качества» и «умолял не вступать в войну» императора. Но позже, якобы увидев, что царю такое не по вкусу, Распутин «стал интересоваться войной, пытался через царицу влиять на назначения генералов», ну и так далее, вплоть до звонкого: «Приедет, прикажу повесить!».
Довольно пристрастные и приблизительные это точки зрения у Деникиных, что у отца, что у дочери. Есть мнения более убедительные, например, автора труда «Февральская революция» (М., Русский путь, 1997; на английском языке: «Россия. Февраль 1917», – издано в 1967 г.) Г. М. Каткова, внучатого племянника известного русского мыслителя Михаила Каткова. Доктор философии Катков-младший, умерший в 1985 году в Англии, был преподавателем Оксфордского университета, с 1939 года он посвятил себя изучению русской революции и ее причин. На Западе его книга о феврале 1917-го стала настольной для всех изучающих этот период. Г. М. Катков, ссылаясь на «Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота» отца Г. Щавельского (Нью-Йорк, 1954), в ней пишет:
«Великий князь был деспот, мистик и фаталист. Ему недоставало, пожалуй, личной храбрости, что он понимал, хотя и не сознавался в этом. Он слыл человеком крутым, отличался солдатской прямотой, был строг с генералами и входил в нужды и тяготы простых солдат. «Ура-патриотов» он устраивал благодаря своим хорошо известным антигерманским настроениям, ему мирволила либеральная оппозиция, потому что ходил слух, будто Манифест 17 октября уговорил подписать племянника он. Усиление Ставки привело к преобладанию военных властей над гражданскими как на фронте, так и в прифронтовых районах. Великий князь самочинно подписывал и обнародовал решения, которые в принципе имело право принять только правительство…