Генерал Ермолов
Шрифт:
«Я в отчаянии, что так долго хвораю, и чувствую, что ежедневно все более слабею; я никак не могу ехать, даже в карете. Между тем надобно стараться, сколь можно поспешнее, сосредоточивать армию за Эльбою»{322}.
А генералы рвались вперед, настаивая на необходимости распространить действие союзных войск как можно дальше за Эльбу. Кутузов противился.
— Самое легкое, — сказал он однажды с мужицкой прямотой, — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови{323}.
Кутузов опасался не без оснований: Наполеон спешно формировал
Силы главнокомандующего таяли. В последних письмах жене он жаловался на усталость от забот и хлопот — «дай Бог только остаться живу»{324}. Не остался. 16 апреля 1813 года сердце великого полководца остановилось. Его набальзамированное тело отправили в Петербург. Сердце захоронили близ Бунцлау, где поставили обелиск с надписью:
«До сих мест князь Кутузов-Смоленский довел победоносные русские войска, но здесь смерть положила предел славным делам его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы. Да будет благословенна память героя».
Армия осиротела,
А жизнь продолжалась. И продолжалась война. Фельдмаршала М.И. Кутузова сменил генерал П.Х. Витгенштейн. Дебют его в роли главнокомандующего оказался неудачным.
20 апреля произошло сражение у города Аюцена. Несмотря на заметное численное преимущество французов, союзники удержали занятую позицию, но утром следующего дня вынуждены были отступить и на некоторое время отказаться от роли освободителей Европы. Опасение Кутузова сбылось: русская армия слишком отдалилась от своих резервов. А к Наполеону подходили свежие войска.
Впрочем, П.Х. Витгенштейн, начиная сражение, кажется, сомневался в его успехе, ибо не ввел в бой сильный авангард М.А. Милорадовича, который в случае неудачи должен был обратиться в арьергард и прикрывать отступление армии. По свидетельству Ф.Н. Глинки, офицеры, солдаты и сам отважный генерал так и не смогли уразуметь, почему они в тот ответственный день оставались лишь «праздными свидетелями общего дела»{325}.
А.П. Ермолов, хотя и не имел никакой команды, не отсиживался в штабе. Он вместе со своими адъютантами находился в деле и много способствовал отражению неприятеля, но никакой награды не получил, чем немало удивил А.В. Казадаева, который внимательно вчитывался во все реляции со времени сражения под Малоярославцем и не находил в них имени своего друга…
Французы потеряли в сражении под Люценом 15 тысяч человек, а союзники несколько меньше. К тому же они захватили 5 пушек и 800 пленных{326}.
Русско-прусские войска отступили за Эльбу. 26 апреля они остановились в Нейштадте — левобережной части Дрездена, недавно освобожденной отрядом Д.В. Давыдова. Противников разделяла только река. День был прекрасный, солнечный, цвели каштаны, в воздухе разливалось благоухание — все это так плохо сочеталось с настроением потерпевших поражение солдат.
Граф Витгенштейн, который, по наблюдениям Давыдова, не отличался большими способностями полководца, объяснил поражение недостатком снарядов, в чем обвинил Ермолова. Только вот снарядов начальник артиллерии
В день сражения под Люценом артиллерийский парк, до отказа заполненный снарядами, располагался в шести верстах от поля боя, но они не были востребованы. В результате русские потерпели поражение. Ермолов был отстранен от должности и «заменен мужественным, деятельным и остроумным князем Яшвилем,.. к коему, — по свидетельству того же Давыдова, — особенно благоволил Витгенштейн»{328}.
Натиск войск маршалов Макдональда и Богарне после Люценского сражения сдерживал русский арьергард под командованием генерала Милорадовича, только что удостоившегося титула графа. К вечеру 3 мая он остановился в Бауцене, где смерть положила предел славным делам князя Кутузова.
Генералы Витгенштейн и Блюхер, доведя численность союзных войск до 96 тысяч человек, решили дать сражение на выгодной позиции у Бауцена, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от неудачи под Люценом. За два дня кровопролития, 8 и 9 мая, они потеряли 12 тысяч своих солдат и офицеров, французы — на 6 тысяч больше{329}.
Наполеон, раздраженный исходом сражения, кричал:
— Как, после такой резни и никакого результата? Нет пленных? Так эти люди решили не оставить мне ни одного гвоздя!{330}
Отступление продолжалось. По окрестностям Бауцена разливалось море огня. «Народ, выбежав из домов, стоял толпами. Мужчины с пожитками, матери с грудными детьми на руках, старцы, белеющие в сединах… в каком-то оцепенении, без воплей и слез смотрели на сгорающую землю и раскаленное небо. Глубокая ночь, повсеместный пожар, войска, проходящие мимо, как тени, и длинный ряд блестящих вдали штыков представляли какую-то смешанную картину ужасов», — писал русский офицер Ф.Н. Глинка{331}.
Наполеон сам возглавил преследование отступающих, пообещав своим маршалам показать, как надо бить русских и отнимать у них трофеи. Отряды арьергарда успешно отбивали атаки неприятеля.
Союзники отошли к Рейхенбаху. Здесь А.П. Ермолов, отступавший с отрядом в хвосте арьергарда, выдержал продолжительный бой против французских войск под командованием самого Наполеона. П.Х. Витгенштейн, отдавая справедливость герою, писал в донесении государю:
«Я оставил на поле сражения на полтора часа Ермолова, но он, удерживаясь на нем со свойственным ему упрямством гораздо долее, сохранил тем Вашему Величеству около пятидесяти орудий»{332}.
И в последующих стычках он, командуя отдельным отрядом русского арьергарда, давая «сильнейший отпор неприятелю, отступал в совершенном порядке, показывая отличное искусство в распоряжениях, примерную храбрость и мужество, одушевлявшие подчиненных среди самих опасностей»{333}.
Несмотря на донесение П.Х. Витгенштейна Александру I, который и сам был свидетелем подвига А.П. Ермолова, наш герой не удостоился даже устной благодарности. В конечном счете спасение шестидесяти (не пятидесяти!) орудий русской артиллерии государь приписал искусному распоряжению князя В.М.Яшвиля.