Генерал Ермолов
Шрифт:
Граф Алексей Андреевич встретил полковника строгим замечанием:
— Вы одеты не по форме!
— Позвольте усомниться, ваше сиятельство… — возразил Ермолов, уже готовый на дерзкий ответ.
Он непримиримо и твердо поглядел прямо в лицо временщика и осекся: Аракчеев смеялся. От непривычно добродушного смеха тряслось все его крупное пористое лицо с красным носом, прыгал шейный Аннинский крест и многочисленные звезды. Продолжая смеяться, Аракчеев приблизился к Ермолову и погладил рукав его мундира:
— У вас нет нашивок, пожалованных вашей конноартиллерийской роте его величеством!
Решив, что Ермолов приобрел в армии такую славу и известность, что чинить ему препятствия уже небезопасно, Аракчеев сменил гнев на милость, расхвалил его Александру Павловичу, а затем и сам представил императору. Впрочем, Александр I давно уже обратил внимание на талантливого артиллерийского офицера, о котором с великой похвалой отозвался после Аустерлица генерал-лейтенант Уваров, а после похода 1806 — 1807 годов — сам король прусский. Император ответил тогда Фридриху-Вильгельму: «Я уже знаю его…» Нашивки на мундир конноартиллерийской роте Ермолова были знаком особого отличия, равно как и деньги для награждения нижних чинов, отмеченных храбростью, — первый пример подобной награды в русской армии.
Находясь на отдыхе у родителей, в Орле, Ермолов получил известие о долгожданном производстве в генерал-майоры и назначении инспектором конноартиллерийских рот с прибавлением к жалованью двух тысяч рублей.
В этом новом звании отправился он в 1809 году для осмотра конной артиллерии в Молдавской армии под начальством Прозоровского.
Вскоре вспыхнула короткая война между Францией и Австрийской империей. Успехи Наполеона были так же быстры, как и при прежних его походах, и он занял Вену. Во исполнение союзнических обязательств с Францией русские вступили в Галицию, но не столь поспешно, как того требовал Наполеон. Ермолов был назначен начальником отряда резервных войск в количестве 14 тысяч человек в губерниях Волынской и Подольской.
Военный министр Аракчеев дал повеление занять границы обеих этих губерний, так как шляхта, уводя с собой большое число людей и лошадей, переходила в герцогство Варшавское, где формировалась польская армия. Ермолову предоставлена была власть арестовывать перебежчиков п, невзирая на их положение, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург и Сибирь. Уже тогда проявилась одна особенность Ермолова-администратора. Он не останавливался перед самыми крутыми мерами в отношении злостных нарушителей порядка, но стремился избегать массовых репрессий. Алексей Петрович приказал захваченных при переходе границы отпускать, ограничившись внушением, зато тех, кто стоял во главе больших вооруженных партий, строго наказывал.
«Я употребил строгие весьма меры, — рассуждал Ермолов, — но сосланных не было…»
Часть лета 1809 года Ермолов провел в роскошном имении князя Иосифа Любомирского.
Князь целые дни полевал с огромной свитой егерей и сворой борзых, оставив гостя с его адъютантом Павлом Граббе на попечение своей жены пани Констанции. Веселая, легкая в общении, независимая, вздорная и ветреная, княгиня радовалась возможности развлечь гостей, а заодно и себя. Почти каждый день в замке Любомирских гремела музыка, вспыхивали фейерверки, подымались золотые и серебряные кубки в честь Ермолова. Княгиня Констанция не решила еще только одного: кому отдать предпочтение — 32-летнему красавцу генералу или его юному адъютанту,.
Утром она приглашала их часто вместе завтракать.
Алексей Петрович в сером мундирном сюртуке и его адъютант сидели в зале, ожидая появления хозяйки. Зала была изукрашена живописными изображениями в фангастическом смешении цветов, узоров, животных, вымышленных предметов. На стенах — украшения из разного рода оружия: турецких ятаганов, круглых кожаных и бронзовых щитов, луков и колчанов со стрелами, сабель дамасской стали, кольчуг, панцирей, шишаков, — а также охотничьи трофеи хозяина. Здесь вепри, выставив клыки, взирали маленькими злыми глазками, скалили морды медведи, печально глядели олени, осененные могучими рогами.
— Не по себе мне тут, Павлуша, — ворчал Ермолов, устраиваясь за низким столиком, уставленным форфоровой и серебряной посудой с закусками и темными пузатыми бутылками из княжеского погреба. — Кто не знатен и не богат, тому некстати бояриться. Л мы с тобой живем в чужой роскоши. Что же табалу бить — надо за дело приниматься!..
— И все же, Алексей Петрович, занятно, — возразил тоненький, изящный Граббе. — Ведь когда еще приведется пожить эдак-то? Но погодите, ее сиятельство…
В залу быстро вошла пани Констанция в очень узком, с поясом под мышками, батистовом платье, окургузенном так, что была видна вся нога. Вместо башмаков у нее были сандалии на босу ногу, где на пальцах, по моде, надеты бриллиантовые кольца, а на голени — золотые обручи. Она быстро заговорила с Ермоловым по-французски, пока он неуклюже целовал ей руку:
— Я видела вашего слугу, генерал! Ах какое лицо! От смеха у меня соскочили обе сандалии. Уступите мне этого малого. Я обожаю глупцов. Моя прислуга слишком умна для меня и хитрее меня во сто крат, а это так утомительно…
— Увы, пани Констанция, — отвечал Алексей Петрович, — ваша замечательная проницательность на сей раз вам изменила. Мой Ксенофонт умнее и хитрее всей вашей челяди и даже шляхты в придачу. Я выполню вашу просьбу лишь тогда, когда вы докажете обратное.
— Ах, все это вздор, не хотите — не надо! — рассмеялась княгиня, садясь за столик. — Однако что мы возьмем к кофе, господа? Меды, ликеры или, может быть, венгерское?
— Я бы предпочел грушевого взвару, — сказал Алексей Петрович.
— С вами невозможно, генерал! — наморщила княгиня свой хорошенький выпуклый лобик. — Но тогда хоть разрешите мне чокнуться с вашим адъютантом. Пан Граббе, венхерского!
Залившись от скромности вишневым румянцем, подпоручик вопросительно поглядел на Алексея Петровича и протяпул княгине Констанции тяжелый хрустальный кубок.
— Да, кстати! — щебетала хозяйка. — Завтра к нам приезжает моя кузина Надйн. Сирота, нрава кроткого и тихого, она сущий ангел…
После завтрака, выходя из залы, Ермолов кивнул седеющей головой, указывая на чучела зверей и животных своему адъютанту:
— Однако, Павлуша, самые знатные и развесистые украшения здесь не представлены. Они увенчивают по праву голову супруга…
Красивой аллеей генерал с адъютантом углубились в парк. Издалека доносились веселые возгласы: на лужайко княгиня лопаткой с натянутой сеткой отбивала мячики. Ермолову подумалось: «Да, эта женщина уласкает всякого…»
Было жарко, и в поисках тенистого места Алексей Петрович и Граббе набрели на прелестную беседку у пруда. Над зеркалом воды с тихим треском летали коромысла-стрекозы.