Генерал из трясины

Коняев Николай Михайлович

Кейтель: Однако генералы, и в особенности Клюге, я это знаю от него лично, я с ним достаточно говорил по этому поводу, склонны видеть в этом некоторую разгрузку.

Цейтлер: Как раз не хватает ясности сверху. Раз и навсегда должна быть дана установка сверху, прямо и без обиняков.

Кейтель: Теперь я позволю себе высказать еще одну просьбу по вопросу, который теперь обсуждается. После того как для относительно добровольных помощников наметились твердые положения, возникает вопрос о выработке четких определений также и для туземных соединений в смысле их состава, подготовки и т. п. Было бы хорошо, если бы мы могли их предварительно получить и показать фюреру. В данное время они прорабатываются у вас в организационном отделе.

Фюрер: Может быть, с помощью сегодняшней стенограммы, сегодня я излагал свои мысли письменно. Ламмерс еще раз просмотрит материал и на основе его составит проект решения.

Впрочем, вы

могли бы еще кое-что сделать. Мы можем видеть, как развертывается история. При известных обстоятельствах было бы также возможно еще раз собрать часть наших высших командиров, чтобы я мог им сказать лично.

Шмундт: Это было бы чудесно.

Кейтель: Это было бы очень хорошо. Ибо получается маленький самообман. Люди надеются получить разгрузку, а не знают, какое беспокойство они сами себе создают, какую вонь они заводят у себя в тулупе.

Стенограмма совещания была направлена всем командующим немецкими группами армий и соединений.

Переговоры А. А. Власова с союзниками СССР по антигитлеровской коалиции

Свидетельство Ю.С. Жеребкова

В январе 1945 года я, с согласия Андрея Андреевича, начал переговоры с Министерством иностранных дел и оберфюрером СС Крэгером с целью добиться их разрешения на непосредственные переговоры КОНРа с Международным Красным Крестом о защите интересов русских добровольцев, попавших в плен к западным союзникам. О судьбе их волновался ген. Власов и все мы, опасаясь — к сожалению, обоснованно — выдачи их Советам. Хотя эти добровольцы и не были подчинены ген. Власову, КОНР имел известное моральное право и обязательство заботиться о них, и даже СС — Хауптамт не мог найти довода, дабы не согласиться с начатой мною акцией. Кроме письменных сношений по этому вопросу с Женевой и моих переговоров с представительством Международного Красного Креста в Берлине, ген. Власов хотел меня послать в Швейцарию с целью не только защиты интересов русских военнопленных, но и для того, чтобы я от имени КОНРа вошел в непосредственные, или через третье лицо, сношения с американским и английским посольством в Берне. Двадцать шестого февраля я вручил лично д-ру Лениху, заместителю представителя Международного Красного Креста (М.К.К.) меморандум от имени КОНРа с просьбой немедленно переслать его в Женеву. Главный представитель М.К.К. находился в то время в замкеУффинг (Ufng) в Баварии. Он, как и все шефы дипломатических миссий, из-за постоянных воздушных налетов на Берлин покинул столицу и переехал на юг Германии.

Одновременно с вручением письменного обращения я начал хлопоты в Швейцарском консульстве о визе для поездки в Швейцарию, сославшись на необходимость личных переговоров с проф.

Бургхардом, представителем М.К.К. Вскоре после этого ген. Власов, при посредстве Министерства иностранных дел, послал телеграмму барону Пилару фон Пилхау — секретарю М.К.К. с просьбой поддержать мою поездку. Мы предполагали, что Пилар — бывший русский офицер — поддержит мою миссию.

Известие о моей предполагавшейся поездке вызвало различную реакцию в германских инстанциях. В то время как Министерство иностранных дел готово было дать свое согласие, круги СС разделились на два лагеря — одни считали, что отказать в разрешении на выезд нельзя, ибо официальная причина поездки — защита интересов добровольцев-военнопленных — должна быть приветствуема. Кроме того, хотя немцы и могли подозревать, что второй причиной моей поездки было желание связаться с англо-американцами, они не могли это подозрение высказать как причину для отказа, ибо это было бы равносильно признанию невозможности дальнейшего сотрудничества между КОНРом и германским правительством.

Другие круги СС, более радикальные, были решительно против моей поездки и требовали за предполагающееся «предательство» просто моего физического уничтожения.

В моей беседе с Крэгером я поставил вопрос ребром: или он заявит Министерству иностранных дел, которое должно было выдать все нужные документы, что СС — Хауптамт ничего не имеет против моей поездки, или, в противном случае, ген. Власов и я сочтем действия Хауптамта за выражение открытого недоверия, вследствие чего КОНР будет вынужден сделать соответствующие выводы. В результате этого разговора Крэгер сообщил Хильгеру о согласии Хауптамта.

Четвертого апреля, в отеле «Ричмонд», в Карлсбаде, за несколько часов до моей последней поездки в Берлин, Крэгер сказал мне следующее: «Многие из нас противились вашей поездке в Женеву, догадываясь об одной из ее целей. Теперь я могу вам сказать, что мы не только не против, но, наоборот, будем приветствовать, если вам удастся связаться с англо-американцами!».

Двенадцатого апреля статс-секретарь Министерства иностранных дел, барон Стейнграхт лично отдал распоряжение, чтобы на мой паспорт было поставлено разрешение на выезд.

Тринадцатого

апреля д-р Лених просил меня приехать в представительство М.К.К. в Берлине для исключительно важного разговора. Лених, в присутствии юрисконсульта этой организации, сообщил мне, что наконец от проф. Бургхарда пришел ответ следующего содержания, которое он мне передал устно: М.К.К., по получении письменного обращения КОНРа, предпринял все нужные шаги перед англо-американскими правительствами. Однако ввиду деликатности и сложности положения КОНРа, благодаря его сотрудничеству с Германией, защита интересов добровольцев, попавших в плен к западным союзникам, очень нелегка. Для того чтобы облегчить шаги Бургхарда перед англо-американцами, необходима какая-то крупная услуга, какой-то факт, могущий оправдать в глазах западных союзников самое существование Освободительного движения. На мой вопрос, какую услугу или какой факт (мы говорим по-немецки, и при этом д-р Лених повторял слово «gegenleistung») может помочь КОНРу, д-р Лених продолжал: ввиду неминуемого крушения Германии М.К.К. и западные союзники опасаются того, что в последний момент СС могут уничтожить всех находящихся в концентрационных лагерях. М.К.К. знает, что политический вес ген. Власова достаточен для того, чтобы с его мнением и его словом посчитались ответственные германские круги. Поэтому Бургхард обращается к Власову с просьбой как можно скорее снестись с Гиммлером и высказать ему пожелание КОНРа и свое личное, дабы этот нечеловеческой акт не был допущен. Я ответил, что ген. Власов в данный момент не в Берлине, но я прошу д-ра Лениха немедленно сообщить проф. Бургхарду, что ген. Власов и возглавляемый им КОНР сделают все для спасения жизни заключенных в концлагерях.

Если для неосведомленных людей заступничество Власова может показаться неубедительным и недостаточным, то для тех, кто знал тогдашнее положение и был посвящен в последние надежды Третьего рейха, — значение мнений и пожеланий Андрея Андреевича было очевидным. С многих сторон раздавались голоса, высказывавшие в действительности иллюзорную надежду на то, что Власов еще может изменить катастрофическое положение Германии. Многие политические и военные руководители считали, что при помощи Власова и Русского освободительного движения, как экспонентов в борьбе против большевизма и Сталина, Германия сможет сговориться с союзниками и совместно продолжить войну против Советского Союза. Я не преувеличу, если скажу, что эта идея возможного сговора с англо-американцами, при использовании имени Власова, была руководящей нитью всех последних германских решений и действий, связанных с Освободительным движением. Именно благодаря этой, фактически нереальной надежде, мою поездку в Швейцарию были готовы поддержать все немецкие инстанции, включая в последние недели и СС — Хауптамт.

В тот же день, то есть 13 апреля, я был принят швейцарским поверенным в делах в Берлине, советником посольства д-ром Цендером (Zehnder), который заявил мне, что несмотря на его поддержку, виза для меня не пришла. Цендер сказал, что присутствие в Швейцарии представителя Освободительного движения, то есть миллионов антикоммунистов, нежелательно в виду того, что это может вызвать раздражение Москвы и повредить интересам страны.

Между Швейцарией и Советским Союзом в то время не было дипломатических сношений, и опасность для швейцарцев, находящихся в Германии, и для связанных с ними экономических интересов при занятии Берлина Красной армией была очевидна. Поэтому Берн затягивает ответ о моей визе, и, наверное, разрешения на въезд мне не дадут. Однако Цендер, живший долгие годы в Москве и выехавший оттуда в 1918 году, хотел всячески помочь и поэтому посоветовал мне проехать к швейцарской границе. На следующий день атташе посольства передал мне от него письмо, которое должно было помочь моему переезду границы. На мой прямой вопрос Цендеру, мог бы ген. Власов рассчитывать на политическое убежище в его стране, он ответил, что, конечно, в данных условиях швейцарское правительство вынуждено было бы ответить отказом.

Пятнадцатого апреля, с помощью члена КОНРа подполковника Тензорова, мне удалось выехать с ним и остатками штаба в Прагу, куда мы приехали утром 17-го. Андрей Андреевич был в Праге, и я смог немедленно повидать его в отеле «Алькрон» и передать ему ответ и пожелания М.К.К. В присутствии ген. Ашенбреннера — шефа военной миссии при ген. Власове и РОА, — Тензорова и моем, Андрей Андреевич поручил Крэгеру немедленно снестись с Гиммлером и передать ему настойчивую просьбу, согласно с пожеланием и просьбой проф. Бургхарда. Было бы несерьезно утверждать, что вмешательство ген. Власова спасло от смерти сотни тысяч узников в концлагерях, но что некоторое влияние на решение Гиммлера оно могло произвести — это исключить нельзя. Самое главное и важное заключается в том, что мировая гуманитарная организация, которой являлся и является М.К.К., обратилась к ген. Власову и КОНРу с просьбой помочь спасти заключенных в лагерях.