Генерал из трясины

Коняев Николай Михайлович

Вполне возможно, что Власов именно так и объяснял сподвижникам свой отказ от самоубийства. Такая мотивировка была для них проще и понятнее, а главное, не требовала от Власова особенной откровенности.

На самом же деле проблема эта для Андрея Андреевича Власова, конечно, не сводилась к вопросу: достоин или не достоин Сталин, чтобы отдать за него жизнь.

Генерал Власов был достаточно смелым человеком.

Судя по воспоминаниям Ильи Эренбурга о поездке Андрея Андреевича на передок, чтобы проститься с солдатами, или по показаниям участников прорыва у Мясного Бора, запомнивших, как, «не применяясь к местности», Власов стоял во время боя, особого страха быть убитым в нем не было, вернее, страх этот успешно

контролировался всем армейским воспитанием.

Но между бесстрашием быть убитым и решимостью на самоубийство — огромная разница. Тем более для Власова, который, возможно, принял бы, если бы не помешала революция, священнический сан. Ни армейская школа, ни штабные университеты не сделали его атеистом [45] .

Отказ Власова от самоубийства не был трусостью, как полагают некоторые обвинители генерала. Подтверждением того, что это сознательный акт выбора, пусть и мучительного, но суженного тебе Пути, пройти который ты обязан до конца, служит поведение Власова в 1945 году. На этот раз никаких иллюзий по поводу собственной судьбы у него не могло быть. Власов знал и о неизбежных мучениях, и о столь же неизбежной предстоящей казни, но и, зная все наперед, самоубийством опять не воспользовался.

45

Власов не позабыл основ духовных знаний, полученных им в училище. Рассказывают, что, задумавшись, он начинал напевать что-нибудь церковное. А протоирей Александр Киселев вспоминал, как Власов вызвался стать крестным отцом ребенка полковника Сахарова. — Я привык к тому, что крестные родители ничего не знают… — рассказывал отец Александр, — и принялся читать «Верую», как это делал обычно, чтобы Власов мог повторять слова следом за мною. Каково же было мое удивление, когда этот советский генерал от начала до конца самостоятельно пропел все «Верую».

Такого выхода для него, как для православного человека, просто не существовало.

Повторяю, что нам ничего наверняка не известно об Андрее Андреевиче Власове с того момента, как, разбившись на мелкие группы, остатки 2-й Ударной армии начали самостоятельно выходить из окружения.

Повторим еще раз, что все сказанное здесь — предположение.

Мы лишь отсекаем то, чего не могло быть.

Занятие не слишком увлекательное, но в мифологизированной судьбе Власова — необходимое.

Глава третья

Сподвижники хотели видеть во Власове героя, титана, бросившего вызов большевистскому режиму.

Андрей Андреевич Власов не был ни героем, ни титаном.

Но не был он и предателем, сознательно заведшим армию в окружение, чтобы сдать ее врагу.

Это тоже миф.

Его навязывала советская пропаганда. Навязывала настолько усиленно, что он проник даже в формулировки судебного следствия, которое констатировало:

«Власов. в силу своих антисоветских настроений изменил Родине и перешел на сторону немецкофашистских войск, выдал немцам секретные данные о планах советского командования, а также клеветнически характеризовал Советское правительство и состояние тыла Советского Союза» [46] .

46

Запись допроса Власова немцами 15 июля 1942 года — см. в Приложении к настоящей книге.

Нет нужды доказывать, что после трех месяцев, проведенных в окруженной армии, Власов просто не мог владеть какой-то представляющей для немцев интерес стратегической информацией, а если и владел, то знания ее, судя по протоколу допроса, никак не обнаружил.

«В

феврале, марте и апреле в большом объеме формировались полки, дивизии, бригады. Основные районы, где располагаются новые формирования, находятся на юге, на Волге. О новых формированиях, созданных внутри страны, он плохо ориентирован. Началом большого русского наступления было наступление под Харьковом. С этой целью многочисленные дивизии были весной передвинуты на юг. Северный фронт был запущен. Можно допустить поэтому, что и Волховскому фронту больше не подводилось новых резервов. Наступление Тимошенко не удалось. Власов, несмотря на это, верит, что, возможно, Жуков перейдет в большое наступление на Центральном участке фронта — от Москвы.

У него имеется еще достаточно резервов».

Подобную информацию немецкому командованию могло получить и из сводок Совинформбюро, которые открыто передавались по советскому радио, а провести подобный анализ могла любая домохозяйка. Особенно трогательными в дни, когда немцы уже завершили ликвидацию окруженных под Харьковом армий, выглядели откровения генерала о неудаче наступления Тимошенко.

И очень трудно согласиться с выводом Л.Е. Решина и В.С. Степанова (ВИЖ, 1993, № 5), будто именно предположения Власова о невозможности наступления Волховского фронта дали возможность немцам перебросить резервные дивизии под Сталинград. Немцы не были такими наивными, как Решин и Степанов, и понимали, что человек, проведший в окруженной армии три месяца, может только предполагать, в каком состоянии находятся резервы фронта, и принимать стратегические решения, основываясь на его показаниях, крайне неразумно.

Еще более предположительные сведения дал Власов, характеризуя положение дел в советском тылу. Сведения эти были порою настолько абсурдными и фантастическими, что дали возможность включить в 1946 году в обвинение формулировку, что Власов «клеветнически характеризовал… состояние тыла Советского Союза».

Эта формулировка обвинения начисто отрицала предыдущую.

Ведь клевета и является дезинформацией. Какие же тогда планы выдал Андрей Андреевич Власов, если он, дезинформируя, путал немцев?

Это не казуистика.

С помощью привычных уху советского человека, хотя и надуманных формулировок, обвинители пытались извлечь Власова из трясины безволия и обстоятельств, которая засасывала генерала Власова летом 1942 года, но и сами при этом проваливались в топь и их тоже начинала затягивать зыбкая генеральская трясина.

Между тем истинная вина генерала Власова — мы говорим сейчас о Власове лета 1942 года! — ни в каких доказательствах по советским законам не нуждалась.

Генерал Власов сдался в плен и уже тем самым совершил тягчайшее преступление.

Ведь еще 16 августа 1941 года в СССР был издан Приказ № 270, согласно которому офицеры, занимавшие командные должности и сдавшиеся в плен, рассматривались как изменники, а их семьи арестовывались и подвергались репрессиям.

Об этом приказе знал и Андрей Андреевич Власов.

Для западных исследователей, граждан так называемых цивилизованных стран, вопрос о причинах измены Власова решается просто и без затей.

— Если государство предоставляет гражданину защиту, — рассуждают они, — оно вправе требовать от него лояльности, а если гражданин лоялен государству, оно обязано предоставить ему защиту.

Отказавшись подписать Женевское соглашение, Советское правительство лишило своих граждан необходимой защиты, и, следовательно, граждане не обязаны были сохранять в плену верность ему.

Рассуждение само по себе вполне логичное, но к Власову абсолютно неприменимое, хотя бы уже потому, что большевистский режим снял с себя заботу не только о пленных, ной — это мы видели на примере 2-й Ударной армии — о солдатах, а также и всех остальных гражданах.

Фашистов многое роднило с интернационалистами-ленинцами.