Генерал Кононов. Том II
Шрифт:
Офицеры и солдаты Красной армии! Прекращайте преступную войну, направленную к угнетению народов Европы. Обращайте оружие против большевистских узурпаторов, поработивших народы России и обрекших их на голод, страдания и бесправие.
Братья и сестры на родине! Усиливайте свою борьбу против сталинской тирании, против захватнической войны. Организуйте свои силы для решительного выступления за отнятые у вас права, за справедливость и благосостояние.
Комитет Освобождения Народов России призывает вас всех к единению и к борьбе за мир и свободу!
Прага, 14 ноября 1944 года.
Председатель Комитета Освобождения Народов России генерал-лейтенант А. Власов. Члены
Внимательный читатель заметит, что в Манифесте есть выражения явно внесенные в него из-за необходимости в какой-то мере успокоить немцев, которые могли бы не допустить опубликования Манифеста без таких выражениях как, например, «силы империализма во главе с плутократами Англии и США», но внимательный читатель также заметит с какой силой и ясностью эти выражения сводятся на нет в других местах манифеста. Настолько — на нет, что приходится удивляться глупости гитлеровцев не заметивших этого. Например — «Нет преступления большего, чем разорять, как это делает Сталин (тут опять необходимая по вышеуказанным соображениям вставка, — К. Ч.). страны и подавлять народы, которые стремятся сохранить землю своих предков и собственным трудом создать на ней свое счастье». Или в параграфе 3-м Манифеста, уже без всяких вставок и совершенно определенно: «Сохранение мира и установление дружественных отношений со всеми странами и всемерное развитие международного сотрудничества».
А если читатель учтет, что подсоветские люди умели читать между строк, то ему станет совершенно ясно почему КОНР не придал значения введению в Манифест «вставок», и почему Манифест несмотря на эти «вставки» имел такое колоссальное влияние на россиян.
Находясь в районах городов Вараждин, Копривница, Вирье, Казачий корпус комплектовал свои части и одновременно производил небольшие операции против титовских войск, начавших вновь скопляться в горах этих районов.
В таком положении корпус находился до начала декабря 1944 года.
Около полудня 22 декабря штабом бригады Кононова было получено предварительное распоряжение штаба корпуса о марше. Часам к пяти вечера — приказ на марш. Из приказа явствовало, что немецкие части после отходных боев, перешли к обороне в районе Вировитица. Приказом предписывалось в течение ночи с 22 на 23 выйти в район Питомача. Ночной марш совершался по одному маршруту, исключая танковый дивизион.
Бригада Кононова выступила, исполняя приказ в ту же ночь. Помнится, наша сотня проходила через местечко Копривница, о котором рассказывали, что в нем усташи осажденные титовцами сумели продержаться целую неделю и были освобождены подоспевшими казаками, встреченными усташами с восторгом и благодарностью, как спасителей от неминуемой гибели.
После прохода через Копривницу, у местечка Вирье нам было приказано остановиться, зачистить лошадей и привести себя в порядок, так как дивизион будет встречен командиром бригады.
Приведя все в порядок, мы вошли в местечко. Въехав в центр мы увидели Кононова. Рядом с ним стоял в красном башлыке и с карабином воспитанник первой согни — сербский мальчик Андрей. Закинув гордо голову он смотрел на походившие сотни, вероятно чувствуя себя большим начальником. Ему исполнилось 13 лет и он награжденный боевыми орденами и, главное, -новым кавалерийским карабином, чувствовал себя на седьмом небе. Находясь при штабе бригады, он очень гордился когда Батько брал его с собой.
Проходя мимо Кононова я увидел, что Батько чем-то опечален. Пропуская сотни, он не проронил ни одного слова и его лицо было сурово и пасмурно.
Пройдя через местечко, мы остановились в двух или трех километрах от него в каком то селе.
На другой день наш дивизион был выстроен в пешем строю. Около 9 часов приехал Кононов.
Поздоровавшись с нами, он несколько минут ходил молча перед строем из стороны в сторону. Лицо его было невеселым и озабоченным. Наконец, окинув нас суровым взглядом, он громко сказал:
«Родные мои сыны, мы идем драться с нашими братьями. Напоминаю вам еще раз и прошу этого не забывать: если будут пленные, а они у нас будут, то каждый из вас, если советский солдат или офицер голоден, должен отдать ему свой последний кусок хлеба, если он не имеет сапог — снимай и отдай ему свои.
Мои родные, мы должны крепко помнить, что братоубийственная борьба происходит не по нашей вине и не по вине советских воинов, коими мы почти все с вами тоже были. А поэтому мы должны, по возможности, избегать братского кровопролития и всеми силами показать нашим братьям советским солдатам и офицерам, — что мы ведем борьбу не против них, а наоборот, стремимся объединиться с ними, чтобы общими силами сокрушить истинных виновников братоубийственной войны.
Мы идем навстречу многомиллионной советской армии, обладающей огромной огневой мощью. Этой огневой мощи мы должны противопоставить не только нашу огневую мощь, но и, главным образом, наши идеи выраженные в Пражском манифесте. И я верю, что об этом вы, мои родные, будете помнить, во всех грядущих великих сражениях.
Я верю, что силы наших врагов, построенные на лжи, обмане и угнетении разобьются вдребезги!»
Эта речь Кононова еще раз глубоко тронула сердца казаков, еще раз указала нам куда, зачем и во имя чего мы идем.
В этот же день пришел приказ оставить всех лошадей (за исключением вьючных и связных) и приготовиться с обозом к выступлению. На другой день около 6 часов утра мы выступили, а через 3–4 километра уже вступили в бой.
Противником нашим, на этот раз, оказалась какая-то бригада Тито. К вечеру этого дня, после сравнительно небольших боев, мы продвинулись на 10–15 километров и подошли к городу Джурджевоц.