Генерал Краснов. Как стать генералом
Шрифт:
«Московские ведомости» (№ 176 1912 г.): «Нет ни одного класса народа, который не убедился бы уже на практике, что Госдума защитой его интересов не занимается. Все, что у нас делалось для крестьян, рабочих, промышленников — делалось по инициативе правительства. Если Дума обращала самостоятельное внимание на духовенство, то именно против его интересов. Вообще ни один класс народа не может видеть в ней своего представительства и своей защиты»[89].
Им будет отпущено еще 5 лет. Бездеятельность и склонность к разрушению будет ужасать все более.
Еще ближе к Краснову подбирается «Сусанин» в защите Русской Армии.
Вторник. 2 февраля 1910 г. № 14.
За то, что «Армия смело приняла вызов и ни на одну пядь не отступила от своих славных позиций: ведь она защищала святую веру и священную Царскую власть… в бесчисленных листках и газетах, коими он обладает, как собственностью, революционный кагал принялся травить армию, стараясь вызвать в русском обществе презрение к воинскому званию, к офицерству. Мобилизованы были все силы: Горький и Андреев, Арцыбашев и все литературные жидки — вроде Айзмана, Муйжеля,
Краснов, не будучи невежественным пьяницей или развратным дураком, лучше мобилизованных в атаку на отечественную Армию писателей знал, чем она является на самом деле. Судя по всему, с Куприным он познакомился тогда, заочно, по печатной полемике. Вспоминая о ней в эмиграции, Краснов писал: на упреки, что полк «Поединка» в реальности никогда не существовал, Куприн мог парировать: это художественный вымысел, потрудитесь воспринимать полк, каким его пожелал создать автор.
Информационная атака оплевывания Армии не давала представления о настоящей военной проблематике того времени. Один из конкретных недостатков приводит Деникин в «Старой армии»: воспитание юнкеров в сознании долга и дисциплины не дополнялось, так сказать, преддипломной практикой в среде нижних чинов. Недоставало образования по части педагогики и психологии. Военная печать обсуждала необходимость прохождения практики в войсках перед выпуском, но ее не ввели. А шаг был бы — прогрессивней некуда. По данным Елчанинова на 1912 г., этого желал сам Государь Император.
Деникин вспоминал: « Вообще, русское военное законодательство, карательная система и отношение к солдату были несравненно гуманнее, нежели в других первоклассных армиях «более культурных народов». В германской армии, например, царила исключительная жестокость и грубость. Там выбивали зубы, разрывали барабанные перепонки, заставляли в наказание есть солому или слизывать языком пыли с сапог… Об этом не говорила возмущенно не только пресса, но и официальные приказы. В течение одного, например, 1909 г. вынесено было 583 приговора военными судами за жестокое обращение начальников с солдатами <…>. Далеко нам было до такой «культуры»!»[20, с. 92].
Когда в 1908 г. М. О. Меньшиков призвал остановить бегство офицеров из Армии, Краснов откликнулся под именем Гр. А.Д. с просьбой не бояться вызванного неудачами и травлей ухода офицеров со службы — их сменят более достойные, верные, не показные патриоты. «Из солдатской среды» выйдут новые фельдмаршалы. Краснов знал, чем ему угрожает будущее: «Военная и офицерская служба — это прежде всего подвиг. Это отречение от самого себя, это тернистый путь, часто заканчиваемый терновым венцом мученика. Но зато в ней много поэзии, много такого обаяния, что заставляет служить ей, несмотря на все ее невзгоды» («Русский инвалид», 1908, № 73).
В авторский сборник «Мир тайн» в 1913 г. вошли рассказы Краснова «Маленькая подвела» о потере лошади (Дудергоф, 1908 г.) и «Клодина уходит» тоже о лошадях, о передаче выезженных лошадей из запасных в действующие полки (Широкая Балка, 1909 г.) [98].
В 1908 г. Петр Краснов пишет необычный для себя рассказ, действие которого происходит в далеком прошлом без участия русских. Вселенскость выбранного сюжета позволила Краснову сопоставить его с текущим временем. Рассказ «Сотник гроба Господня» о Страстях Христовых, чьих свидетелем, согласно Евангелию, был римский сотник при Правителе Иудеи. События в Иерусалимском дворце переданы без самовольных фантазий или новомодных трактовок с изъятием их антисемитского смысла, когда вина за Богоубийство накладывается исключительно на римскую власть, и казнь объясняется «революционной» деятельностью Иисуса Христа, поскольку на крестах казнили политических преступников [напр. Айзек Азимов «Римская империя» М.: Центрполиграф, 2006].
В Священном Писании подробно объясняется, как именно создавалась видимость этого. Точно следуя Евангелию, Краснов повествует, как иудеи, полные ненависти, опасались совершать Преступление своими руками. Понтий Пилат говорил им: «Возьмите Его и по закону вашему судите!» — А злобная толпа иудеев требовала казни по римскому обычаю, клеветала: «Он хулил Бога. Он говорил, что он разрушит это царство. Он запрещал народу платить подати. Он называл себя Царем. Распни! Распни его». Пилат, поговорив с Иисусом Христом, сказал, что «никакой вины не находит в этом Человеке» [98, с. 156]. Понтий Пилат принял несколько попыток спасти Христа, «ибо знал, что предали Его из зависти»(Мф. 27:18). Однако, «видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы»(Мф. 27:24). Это знаменитое умывание рук кем-то умышленно, кем-то невольно по внушению, часто толкуется неверно в духе безусловного осуждения, при забвении о толпе иудеев, вынудившей его так поступить. Правильно видеть здесь трагедию правителя, вынужденного поступаться своей совестью под давлением толпы, во избежание опасностей смуты. Об этом прямо говорит Евангелие. Неудивительно, что в Эфиопской Церкви Понтий Пилат причислен к лику святых. Неверно будет также думать, будто Евангелие не дает политических идеалов. Ключевой пример с Пилатом, а также множество других мест, определенно указывает на обязанности правителя служить делам добрым и защите населения согласно нравственному закону. Напротив, самое тяжкое преступление совершается, когда «Пилат,
В 1909 г. Краснов выпускает труд «Картины былого Тихого Дона» — родословную казачьей славы. Начиная от первых античных упоминаний о Доне (Танаисе), через принятие монархии в 862 г. и христианства в 988 г. к 1500 г. от Рождества Христова, когда в русских летописях впервые появляется название казаков. «По-татарски и по-турецки гозак или гузак, значит легковооруженный конный воин, воин без доспехов, без кольчуги, без шлема… Таковыми и были первые казаки». В книге дается описание быта, первых набегов и противостояния татарам, взятия Казани и покорения Сибирского царства для России. Много труда потратил Петр Николаевич на изучение истории донских казаков, чьи судьбы неизменно были связаны с Россией. Заполняя широкое историческое полотно преданиями и баталиями, Краснов изучал материалы, которые лягут в основу многих исторических романов, созданных его пером в будущем (особенно о казаках: «С Ермаком на Сибирь», «Все проходит», «Снами Бог»).
«Картины» Краснов писал с 1907 г. в Новочеркасске, по поручению наказного атамана A. B. Самсонова. Они изданы областным правлением Войска Донского. Как и «Атаманская памятка», книга написана для народа, доступно и поучительно. «Картины былого Тихого Дона» одновременно и летопись казачества, и научное исследование, и историософское, при нарочитой простоте письма. Краснов неуклонно дает понять, что только мужество, стойкость, патриотизм, Вера и Верность позволили выстоять казакам, России — пережить все набеги и смуты. Те, кто отступал от Престола, обрекали себя на бесславную гибель и увлекали за собой нестойких. Верность и самоотверженное служение принесли казакам всемирную славу. В том же Краснов видел ее сохранение и приумножение. Будущий донской атаман был прав — изменив Престолу, казаки подверглись моральному разложению, а потом — физическому истреблению. Эпическая, казаковедческая, историософская работа Краснова заканчивается на роли донцов в преодолении смуты 1905–1907 гг. Со всей убежденностью выступает Краснов в последней, 86-й главе «Картин», обличая обезумевшую молодежь, бессмысленное сожжение имений и хлеба на корню, террористов с бомбами. «Не один казак пал жертвой людской злобы и ненависти, не один вернулся домой калекой на всю жизнь, но казаки своими смелыми, справедливыми действиями заслужили общую любовь русских людей. Городские и сельские общества, патриотический союз русского народа подносили полкам и сотням иконы и письма, в которых превозносили честную службу донцов и называли их спасителями Отечества. 24 января 1906 г. Государь Император, видевший усердную службу донцов, изволил пожаловать войско Донское высокомилостивой грамотой».
«Вдумчиво проследим картины былого Тихого Дона и найдем в них высокие примеры, достойные подражания. Слава Тихого Дона, глубокая вера в Господа Бога и Его милосердие, беспредельная преданность Государю, горячая любовь к нашей матери России и воинская доблесть — вот то, к чему должны стремиться всеми силами, не щадя ни жизни, ни имущества своего!.. И да поможет нам в этом Господь Бог!».
Верность Краснова резала глаза либералам, один из которых даже поставил в упрек Краснову верноподданный слог не только относительно царствующего Государя, но и всех предыдущих и даже (вот ужас-то) относительно Императора Павла! Более обоснованным был бы упрек в восторгах по адресу Петра I (донские писатели — такие, как Ф. Крюков, С. Арефин, Р. Кумов негативно относились к его деятельности по отношению к Дону), но для западников он неприкасаем. В том же 1909 г. М. О. Меньшиков в статье «Завет Петра» подробно расписал, что перенос столицы стал трещиной между властью и народом, а помощь была оказана не отечественной, а заграничной промышленности — теперь стало дешевле закупать товары в Лондоне, Амстердаме или Гамбурге, чем в Москве и Киеве. Потому приоритет обрабатывающей промышленности из-за Петра I был заменен добывающей, и преобладание экспорта сырья поставило нас в положение эксплуатируемой колонии Европы [57]. Так называемое европейское просвещение стало духовным пленом России, подражательством и отказом от собственной мыслительной работы. Меньшиков по этому поводу писал то же, что и все национальные мыслители: «Давно уже стало избитым, что поэты не создаются обучением — они рождаются. Но никому еще не удавалось внушить массам, что культуре нельзя научиться, что ее нельзя «усвоить», «перенять», «унаследовать», что ее можно только создавать, творить свободным напряжением индивидуальных сил» (Г. Флоровский, 1921 г.) — можно быть беременным только собственным ребенком, как говорил Заратустра. У Меньшикова то же непонятное стеснение перед интеллигентской традицией касательно Петра, как у Тихомирова — оба, разнося «гениальные реформы», продолжают называть его гениальным реформатором — ведь так принято! Подумаешь, и без Петра Россия прогрессировала по-своему и естественно, Алексей «свято оберегал национальные учреждения наши», отечественная наука носила преимущественно прикладной характер; причем, и до Петра в Россию приглашались пушкари, литейщики, военные специалисты — шел научный и профессиональный обмен, но не самоубийственный культурный, — подумаешь, зато Петр — выучил Россию воевать! Поскольку за Полтавой 1709 г. последовал Прут, недопустимо говорить о достижении какой-то особой выучки, достижении качественного нового уровня по сравнению с армией, при Алексее Михайловиче одержавшей судьбоносную победу над Польшей и лишившей ее доминирования в Восточной Европе. Под угрозой пленения в Прутской катастрофе Петр предписал дипломатам, если понадобится, не только отдать Турции все завоеванное на юге, но и все плоды побед на Карлом XII на севере, а также Псков, к обретению коего Россией Петр не имел отношения! Турки не догадались, как много Петр готов был отдать, однако скорее Прут, чем Полтава, подытожил «гениальную» деятельность Петра.