Генерал-марш
Шрифт:
– Вот еще, – Достань Воробышка положил на стол несколько вырезок и стопку машинописи. – Можете взять с собой, невелика ценность. Не пойму только, зачем вам это нужно?
– Неприятностей ищу, Родион Геннадьевич, – честно призналась Ольга. – Характер уж больно несчастливый. У меня это, видать, семейное. Батюшку весной 1915-го ранили на Юго-Западном фронте, еле в госпитале отлежался. Поставили запасным полком командовать, а он начальство рапортами изводил, обратно на фронт просился. Уважили, наконец. Уж как рад был! Вот его на том же Юго-Западном и убило. А мы с братом в 1918-м добровольцами вызвались, только я за красных, а он – за Учредилку. Такие мы, Зотовы, беспокойные.
Соломатин внимательно поглядел на гостью, но комментировать не решился. Девушка между тем взялась за машинопись. Бегло проглядев несколько страниц, тоже отложила в сторону, пристроив рядом с журналом.
– Дома погляжу, если не возражаете. А широко вы тут, Родион Геннадьевич, развернулись. Учебники, экспедиции, курсы по изучению языка… Да вы, как погляжу, прямо Ушинский!
Достань Воробышка скромно потупился.
– Мы еще Сектор малых народов при Академии наук создаем… На лавры Ушинского не претендую, но рискну заметить, что Константину Дмитриевичу было легче. По крайней мере не требовалось доказывать, что русскому народу нужна школа. Если б вы знали, Ольга, сколько приходится спорить! Некоторые энтузиасты заявляют, что дхарский язык – никому не нужный пережиток Средневековья, и предлагают учить эсперанто, наречие будущей Всемирной Коммуны. Наши старики тоже против…
– Ваши-то почему? – поразилась девушка. В ответ Соломатин развел длинными руками:
– Сразу не объяснишь. Дхары только для виду приняли христианство. Все эти столетия они оставались двоеверцами и слушались наших жрецов-дхармэ. А у тех все уже решено. Дхарские племена не должны покидать леса, пока не придет спаситель народа, Эннор-Гэгхэн. Более того, они предсказывают страшные бедствия, причем в ближайшем будущем. Дхаров якобы выселят из родных мест, сровняют с землей Дхори-Арх, уничтожат всех потомков наших князей. Русскому народу («мосхотам», если по-дхарски) тоже не сулят ничего хорошего. Как сказал один дхармэ, Красный Зверь сначала будет терзать свой хвост, а потом сам себя и проглотит.
– Обычная контрреволюционная агитация, – рассудила товарищ Зотова. – Эти ваши дхармэ за собственный хвост боятся, чтобы им пролетарской соли не подсыпали. Спасителя своего они откуда ждут? Из Франции или, может быть, прямо из Лондона? Антанта не откажет!
Родион Геннадьевич, смутившись, хотел что-то пояснить, но не успел. В дверь постучали.
– Это я, товарищи, – сообщил Василий Касимов, появляясь на пороге. – Фонды осмотрены, свет выключен, но, если нужно, я еще погуляю.
Его в два голоса заверили, что он нисколько не мешает, более того, самое время выпить чаю. Василий, пристукнув тростью о пол, подошел к столу:
– Прежде всего, значит, огромное спасибо, профессор. Понял я хорошо если пятую часть, зато нагляделся на год вперед, а то и на два. Вам бы выставку устроить, а еще лучше постоянную экспозицию. Могу с народом в Цветаевском музее потолковать на предмет безвозмездной шефской помощи.
Родиону Геннадьевичу вновь довелось разводить руками.
– Увы! Много находок до сих пор не описано, требуется огромная работа, а специалистов практически нет. Академии наук, равно как только что помянутая Антанта, помочь пока не имеют ни малейшей возможности.
– Это мы международный империализм ругали, – пояснила Ольга. – И попов всяких с шаманами.
Василий взглянул странно:
– А ты, товарищ Зотова, вижу, от генеральной линии ни на шаг не отходишь. Как раз сегодня об этом в «Правде». Не читала еще? Сам Вождь написал. «О добреньких попиках и глупеньких коммунистах».
Он пододвинул стул и присел поудобнее, пристроив трость между коленями.
– Плохо мы, товарищи, стараемся. Вождь прямо говорит: мало попов в расход выводим, мало!
– Так и сказано – «в расход»? – Голос интеллигента Достань Воробышка еле заметно дрогнул.
На лице Касимова проступила усмешка, не слишком приятная.
– Сказано: «самое решительное и беспощадное сражение». Если это выдача усиленных пайков, то уж извините за ошибку. Две цитаты также имеются из самого товарища Маркса – о том, что уничтожение христианства важнее даже самой пролетарской революции. А еще Луначарского наш Вождь припечатал: за богоискательство и за то, что колокола с иконами уничтожать не дает. Такая у нас, выходит, генеральная линия.
Ему не ответили, да и сам товарищ Касимов того явно не ждал. О чем спорить, если Вождь велит?
Глава Совнаркома был по-прежнему в Закавказье, но и о Столице не забывал, регулярно присылая письма для публикации в «Правде». Перекуривая на лестничной площадке, Ольга краем уха услыхала обрывок чужого разговора. Кто-то знающий пояснял, что далеко не все в Политбюро считают нужным такое печатать, но большинство не решается спорить с Вождем. «Вот вам и культ личности!» – заключил его собеседник.
Про «культ» в коридорах ЦК то и дело вспоминали, когда просто так, но порой и по делу.
– Был у меня хороший знакомый, товарищ Игнатишин, – вновь заговорил Василий. – Со странностями человек, но знающий. Он так говорил: церковь – вроде защитной системы в организме. Если эту систему уничтожить, организм либо погибнет, либо совсем другим станет. Выходит, не царская власть нам, коммунистам, помеха, не буржуазия, а сам народ. И когда комсомольцы на митингах про «нового человека» кричат, то не выдумка это, а чистая правда. Интересно только, каким человека нового задумали? То ли с жабрами, то ли с питанием от динамо-машины, то ли с винтиком в голове, чтобы с линией партии не спорил. Товарищ Игнатишин считал, что такое лишь чужак мог придумать – который не из нашего мира. А большевики лишь приказы его выполняют, кто от незнания, а кто из выгоды. Идеалист он был, Георгий Васильевич, Блаватскую читал, в Агартху с Шамбалой верил. Вот его за этот идеализм и упокоили навечно. Такая она, победа материализма в чистом виде.
5
Дождь шел уже третий день. Тяжелые тучи висели над Столицей, погружая город в зыбкий влажный сумрак. Лишь изредка проглядывало солнце, чтобы сразу же исчезнуть за серой пеленой. Жара никуда не исчезла, воздух струился паром, даже ночь не приносила прохлады. Маленький дворик Главной Крепости утонул в лужах. Авто, обычно стоящее под окнами, спрятали в гараж, и за окном осталось лишь серое скучное озерцо, покрытое неопрятными белыми пузырьками. С утра капало, но к полудню вновь полило в полную силу.