Генерал-марш
Шрифт:
Скольких всего в лучший мир отправить довелось, Леонид считать не пытался. Не потому, что страшно, просто со счету легко сбиться. И смысла нет. Здесь за души погубленные приплату к жалованью не начисляют, а в адской канцелярии все давным-давно в гроссбухи записано.
Товарищ Москвин вытащил из кармана папиросную пачку с черным космосом и Красной планетой, покрутил в руках, неуверенно поглядел на запертую дверь. В «секретной» комнате курить не полагалось, выйти же на минутку, дабы на ближайшую лестничную площадку завернуть, не получится. Литературу требовалось каждый раз сдавать, расписываться и чуть ли не страницы пересчитывать.
На столе – две книги и журнал. За эти дни довелось прочитать едва ли не целую полку. Помог типографский опыт, но все равно каждая новая книга давалась все тяжелее. Никаких тайн уже не хотелось, скучная работа со «стружкой» казалась теперь верхом удовольствия, а за окном по-прежнему лил дождь, навевая серую тоску. Товарищ Москвин решил, что одну книгу, потолще, он сегодня, так и быть, добьет и на этом шабаш. На несколько дней следует прерваться, иначе в голове начнет булькать пшенная каша.
Закладки не было, но память тут же подсказала номер страницы. Сто семьдесят девятая… Говорилось там о заговоре военспеца Тухачевского и о том, почему его совершенно напрасно реабилитировал товарищ Хрущев.
Дверь открылась как раз в ту секунду, когда рука перелистнула двухсотую страницу. Как проворачивался ключ в замке, товарищ Москвин даже не услыхал.
Увлекся.
– Как успехи?
Товарищ Ким быстро прошел к столу, протянул руку. Леонид еле успел встать, чтобы поздороваться. Отвечать не пытался, зная манеру начальства сперва выговориться и только потом слушать.
– Сегодня доложили с мест. По первичкам распространяется письмо в защиту демократического централизма и уставных, видите ли, норм. Подписантов три десятка, сошка мелкая, но почти все – сталинские выдвиженцы. Требуют начала партийной дискуссии.
Товарищ Москвин ничуть не удивился. В первый раз, что ли? Не слишком умно придумано, сейчас за фракционность мигом «из рядов» вылетишь.
– Сталин, конечно же, заявляет, что ни при чем, что это – троцкистская провокация, дабы расправиться с его сторонниками. Кто бы мог сомневаться? Ладно, разъясним этих борцов за устав… А у вас как дела? Садитесь, Леонид, что за старорежимная привычка – стоять столбом?
Товарищ Москвин, однако, не спешил – подождал, пока начальство стул возьмет, пока к столу присядет. Теперь и говорить можно.
– Дела идут, Ким Петрович. Прочитал где-то половину, понял – хорошо если с треть…
Чуть ли не впервые начальника по имени-отчеству назвал. Помедлил немного, обиды ожидая, но товарищ Ким улыбнулся. Огладил бороду, кивнул. Продолжай, мол, слушаю.
– Думаю, вы меня не для экзамена готовите по этой… истории КПСС. Самое основное уже ясно.
– Что именно? – Голубые глаза блеснули.
Леонид вновь помедлил. Все выкладывать – или себе чуток оставить?
– Самое главное, Ким Петрович, то, что нет мне уже пути назад. Здесь не Питер, по крышам не убежишь, на «малине» не заляжешь.
Всякого ожидал в ответ, но не смеха. Товарищ Ким чуть ли не в поясе согнулся, отдышаться не мог. Наконец, махнув ладонью, долго рылся в кармане, «Bent» свой вытащил.
Курить не стал, положил трубку на стол.
– Леонид! Не следует путать Российскую Коммунистическую партию большевиков с итальянской преступной группировкой, именуемой мафией. Сходство присутствует, но не в такой же степени! Даже если мы с вами, допустим, не найдем общий язык, никто вас бетоном заливать не собирается. Будете и дальше работать, только о подписке не забывайте. Лучше, конечно, нам договориться…
Товарищ Москвин начальственному смеху не поверил напрочь, мысль же насчет бетона показалась весьма перспективной. Вариантов, впрочем, имелось много. Любители они в этой мафии, кустари!
– А если по тому, что прочитано… Вначале страшно было, а потом – противно. Все, сволочи, загубили, растратили, по ветру пустили! Сейчас у них, у потомков наших, хуже, чем при Николае!.. То есть не потомков, конечно…
– Пусть будет так! – Ким Петрович, взяв трубку, закусил зубами мундштук. – Спрямляем реальности ради лучшего понимания. Они действительно потомки, хоть и не наши. Дорога общая!
– А самое плохое, Ким Петрович, что они и через сто лет разобраться не могут. Вцепились в этого Сталина, будто дел у них поважнее нет. Плох он был, хорош… Это все равно что мы бы сейчас партийную дискуссию про Николая Первого открыли. И ведь что обидно? Союз республик распался, партию запретили – и ради чего? Не белогвардейцы к власти пришли, не эсеры, а публика вроде наших нэпманов. А этим ничего не надо, только бы кошелек набить.
– Белогвардейцы, по-вашему, лучше?
Теперь товарищ Ким не улыбался. Взгляд голубых глаз был холоден и тверд.
– Для нас – да, – выдохнул Леонид, – потому как ясность имеется. Классовые враги – и точка! Против таких легче народ поднять. Вы вспомните, как туго в 1921-м пришлось, когда Антонов и морячки кронштадтские под красным знаменем выступили. А нэпманы – они подлые и хитрые, народ под себя перестраивают, вроде как ядом травят. Я сейчас не только про потомков, но и про нас. НЭП вторым Брестским миром называют, а что в том Бресте хорошего? Полстраны врагу отдали, а война все равно не кончилась…
– Вы еще скажите, что кое-кто в ЦК работал на германский Генеральный штаб, – резко перебил Ким Петрович. – Не распускайте эмоции, Леонид! Вам не нравится НЭП, а меня тошнит от Сталина. Нет, не от нашего Кобы – от того, настоящего.
– А чего тошнит-то? – удивился товарищ Москвин. – С ним как раз все понятно, с тем Сталиным. Обычная контра и перерожденец. За что его потомки хвалят? Да за то, что революционеров перестрелял, а на их костях свою Империю выстроил. Я поглядел, кого из чекистов он жизни лишил. Считай, всех подряд, все враги, все шпионы японские! Понятно почему – чтобы не мешали погоны вводить да маршалом себя назначать. И люди для него – даже не пигмеи, а букашки или вообще винтики. На черта тогда революцию делали?