Генерал Родимцев. Прошедший три войны

Родимцев Илья

Домой отец вернулся уже под вечер. Времени до отъезда оставалось совсем мало. Что сказать жене? Как объяснить свой необычный наряд? События последних суток, резко изменившие привычный распорядок его жизни, нахлынувшие новые заботы и обязанности уносили его мысли далеко отсюда и мешали сосредоточиться. Только теперь, стоя перед дверью, за которой его ждали жена и маленькая дочь, он понял, что не знает, как рассказать Кате о том, что предстоит долгая разлука. И ни он сам, никто другой не сможет ответить – надолго ли.

Отец вспоминал, что, взглянув на жену и увидев ее удивленный и встревоженный взгляд, так ничего и не придумав для объяснения, прямо сказал:

– Еду, Катя.

– Куда?

– В Испанию.

Вспоминая

тот далекий день, моя мама рассказывала: «Когда отец сказал, что едет в Испанию, это было для меня совершенно неожиданно. А узнав, что он уже совсем скоро должен ехать на вокзал, я растерялась и не могла сразу сообразить, что надо делать».

Сборы были недолгими, что брать с собой, они толком не знали. Мама положила в чемодан самое необходимое, то, что обычно брал с собой отец, уезжая в командировки, – смену белья, носовые платки, тапочки, туалетные принадлежности. Теплые вещи было решено не брать, однако, подумав, мама положила все-таки вязаный шарф – до Испании далеко, на дворе осень, а сколько времени придется ехать, каким будет путь – кто знает? Отец взял фотографии жены и дочурки и спрятал их в карман.

Отъезд отца мои родители запомнили на всю жизнь, но какие слова они сказали друг другу на прощание, вспомнить не могли. Простившись с родными, отец быстро дошел до трамвайной остановки. Он рассказывал, что за все время, пока ехал до Белорусского вокзала, думал только о том, как тяжело будет Кате пережить его отсутствие. Ведь он ушел из дому, как следует не объяснив, как все это произошло, и даже не зная, вернется ли и когда.

В назначенное время отец приехал на вокзал. Он прохаживался по перрону, ожидая человека, который, как ему было сказано, встретит его перед отъездом. Несмотря на инструктаж в управлении, отец в первый день своей секретной командировки еще не представлял себе подлинную степень конспирации, которой была окружена процедура отправки советских добровольцев. Когда до отправления поезда осталось несколько минут, его кто-то негромко окликнул: «Павлито!» Меньше всего он ожидал услышать в этой обстановке свое новое конспиративное имя. О том, что произошло дальше, отец вспоминал: «Я обернулся. Коренастый, широкоплечий парень пристально смотрел на меня. Я тоже внимательно изучал незнакомца. Наконец ему надоело играть в молчанку:

– Разрешите познакомиться?

Я протянул руку и неожиданно почувствовал в своей ладони сложенную бумагу. Разжал пальцы, в ладони лежал билет на уходящий через пять минут поезд.

– Торопись, – шепнул парень и пошел вдоль перрона.

– Как зовут? – крикнул я ему вдогонку.

Он то ли не расслышал, то ли пожелал остаться безымянным».

Удивляться было некогда. Едва отец успел вскочить в свой вагон, как поезд тронулся. Это была хотя и запоминающаяся, но только первая из многих почти детективных историй и встреч, которые ожидали его на пути в Испанию.

Когда он открыл дверь своего купе, то не поверил своим глазам. Сюрпризы сегодняшнего дня продолжались. У окна за столиком сидел тот самый молодой человек. Приветливо посмотрев на вошедшего и заметив его смущение, он сказал:

– Входи, чего растерялся. Будем знакомиться?

Знакомство оказалось забавным. Незнакомец произнес: «Петр Николаев». Отец ответил: «Александр Павлов». И оба рассмеялись, понимая ситуацию.

Назвавшийся Николаем попутчик тоже оказался добровольцем. Им было о чем поговорить. А поезд, набирая ход, вырвался из города и помчался сквозь подмосковные перелески, мимо сонных полустанков на запад. Так началась для них долгая дорога в Испанию. Впервые в своей жизни они ехали на войну.

Ранним утром поезд прибыл на пограничную станцию Негорелое. Здесь отец с попутчиком пересели в другой вагон, который следовал прямым

сообщением через Берлин в Париж.

На вокзале в Париже их встретил сотрудник советского посольства. Они пробыли в городе несколько дней. Вечерами им удавалось пройтись по красивым, ярко освещенным улицам. Отец впервые увидел так близко непривычную, чужую жизнь. Но не меньшее впечатление, чем город, произвели на него парижане – очень разные, но в большинстве своем приветливые, улыбающиеся, открытые. Отцу запомнилось, что в самых разных местах часто звучала русская речь. Город был полон русских эмигрантов всех сословий, многие из которых работали в магазинах, гостиницах, ресторанах и кафе, водителями такси.

Однако здесь, в Париже, то, что происходило в Испании, ощущалось сильнее, чем в Москве. На центральных улицах продавцы газет выкрикивали газетные заголовки, в которых звучали слова: «Испания в огне! Мятежники рвутся к Мадриду! Фашисты бомбят испанские города! Испания встречает добровольцев!»

Быстро промчались насыщенные, полные забот и все же незабываемые эти несколько дней в Париже. Очень хотелось осмотреть достопримечательности, но делать это пришлось урывками, поскольку времени для этого почти не оставалось. В нашем посольстве отцу вручили новое удостоверение личности, снабдили необходимой информацией, которая могла быть ему полезной на тот момент, и сообщили, что по пути в Барселону с ним встретятся свои люди. Отец, памятуя о недавних неожиданностях при отъезде из Москвы, не стал задавать лишних вопросов о том, как он узнает этих людей.

Кстати, о том, что происходило в это время в Москве, в кавалерийском полку, где служил отец до своего отъезда. На следующий день, после того как он отбыл в заграничную командировку, в квартиру, где проживала семья Родимцевых, пришел посыльный от командира части с заданием – узнать, куда подевался старший лейтенант Александр Родимцев и почему он не явился на службу. Моя мама, сильно удивленная его вопросами, но хорошо запомнившая наказ мужа ни с кем не обсуждать цель его отъезда, ответила, что, поскольку его чемодана нет на месте, то, возможно, он уехал в командировку, а больше ей ничего не известно. И от себя добавила, что, наверное, его начальство должно все знать, чем сильно озадачила неожиданного визитера.

Как и следовало ожидать, вскоре прибыло «начальство» в лице командира полка с тем же вопросом. По рассказам мамы, услышав от него об исчезновении ее мужа, она была даже не столько удивлена расспросами – ведь сказать правду она все равно не могла, – сколько очень взволнована судьбой мужа, чье отсутствие, как выяснилось, явилось совершенно неожиданным даже для его командования. Мама хорошо запомнила, что она ответила: «Сашу направили в Монголию косить сено для лошадей».

Неизвестно, насколько комполка был удовлетворен таким ответом, но больше к маме никто с подобными вопросами не обращался. А ей самой, встревоженной этими разговорами, не оставалось ничего, кроме как ждать.

Эту историю можно было бы назвать трагикомической, если бы она произошла в другое время и в другом месте. На самом же деле она может служить небольшой зарисовкой того, как жила наша страна в те годы. Распространившаяся атмосфера подозрительности и замкнутости, опасение за жизнь близких людей, неосведомленность о том, что на самом деле происходит, порождали взаимное недоверие и страх. Сейчас трудно сказать, что явилось причиной этих «странных» визитов. По-видимому, подчиненные комдива Урицкого не выполнили вовремя то, о чем он сказал Родимцеву во время беседы с ним: все вопросы, касающиеся его службы в полку, в связи со срочным отъездом, будут улажены без него. Кроме того, этот случай еще раз красноречиво свидетельствует об уровне секретности, сопровождавшей отправку советских добровольцев в Испанию.