Генерал Скала и ученица
Шрифт:
— Да не нужен он мне, — прервала я. — Палач скорее на Ульриха охотится и собирает информацию на всех его людей, а я так, в нагрузку получилась. Сама не понимаю почему он ко мне прицепился. Кошель, я деталями готова поделиться отдельно, понимаю, что тебе будет интересно.
Надеюсь, Тристан правильно понял мои многозначительные подмигивания. Не хотелось бы при Пушке, которого я еще не очень хорошо знаю, рассказывать о планах Его Высочества Алонсо.
— После трактира или завтра, — кивнул офицер, внимательно изучив мое нервное подергивание веком. — На всякий случай просто будь в курсе, что герцог Виго Балиншток считается самым жестким из наставников, сына он учил… весьма нестандартными методами. И я тоже не понимаю, каким образом Рамон оказался на ученическом турнире. Поэтому я совершенно согласен с Пушкой — не рискуй. Я перешлю весточку Скале и решим, что делать.
Кошель естественным образом снова перешел на более дружеский вариант общения, без отстраненного «вы». Значит доверие я вернула, слава богам. Пришлось промолчать в ответ на слова о весточке, не спорить, хоть и хотелось. Но разрушать тонкую нить появившейся легкости я не рискнула.
— Так что насчет трактира? — зато тему разговора поменяю. — Посылка должен был прийти в подозрительное местечко под названием «Красавица и кружка», Гектор говорит, что аристократам там не рады, а вот наемники, скупщики и всякая шушера там чувствуют себя свободно. Владеет заведением парочка по фамилии ДваЗамка. Они то ли брат и сестра, то ли муж и жена.
— Не решили еще, — хохотнул Пушка.
На этом месте карета резко остановилась. Я качнулась вперед и мы едва не столкнулась лбами с молодым Беранже. Хорошо, что оба вовремя успели отшатнуться.
Некоторое время мы тихо сидели и слушали какие-то скрипы, конское ржание, а потом дверца открылась и в нее заглянул Гектор. Еще в Посольстве он отпустил возницу из числа дворцовой челяди и дальше управлял сам. Я заметила, что сюртук на нем уже был вывернут наизнанку, родовые гербы скрылись, зато швами наружу одежда приобрела несколько расхристанный, неухоженный вид.
— Можно выходить, — негромко сказал он. — Я заплатил пару медяков хозяину подворья, чтобы он последил за каретой и лошадьми. Дальше лучше идти пешком.
— Ух, красота! — первым на землю выпрыгнул Пушка. — Это что вон там за вывеска? Неужто цирк? А рядом с ним… бордель? Ого, как все интересно!
Странствующие цирковые группы изредка заглядывали к нам в замок. А о борделе вкратце успела рассказать Пра. И в отличие от любознательного Беранже оба варианта меня не вдохновляли.
— Нечего там смотреть, — сурово сообщила я, спрыгивая с подножки. — Во-первых, и там, и там нужны деньги, чтобы поощрять выступающих. А во-вторых, мы здесь не для этого.
— А в-третьих, — Гектор покосился на внимательно слушающего Кошеля и осторожно откашлялся. — Милые воспитанные лэры не поддерживают мужской разговор о заведениях такого рода.
— Да где найдешь тут этих лэр? — бодро возразил Пушка. — Благородные здесь не ходят. Мы, кстати, кого будем изображать? Наемников?
Настоящим бойцом из всех нас выглядел только Тристан. Стоя на грязном подворье, он ухитрился как-то ловко ссутулиться, подсобраться, так что от него внезапно и сильно повеяло опасностью. При этом ловко сидящая куртка наемника не оставляла сомнений в профессиональных занятиях ее хозяина, а исчерченная шрамами физиономия намекала на равнодушное отношение лаэра к боли. Что любого мага заставит серьезно задуматься.
Гектор рядом с ним смотрелся ветераном, давно ушедшим на покой. Хотя я точно знала, насколько легко мой наставник умеет переходить от медленного сонного состояния к взрыву бросков и ударов. А уж если у него в руках появлялась палка или меч, ух, лучше уносить ноги.
Зато мы с Пушкой, в темных тренировочных костюмах, были не понятно кем.
— Твое лицо, Хани, они могут вспомнить, — вдруг сказал Кошель, когда мы вышли на улочку.
— Я могу искривиться как-нибудь! Или глаза сощурить.
Я попыталась продемонстрировать чудеса маскировки, меняя выражение лица. Оставаться на улице за бортом событий категорически не хотелось, но те, кто охотился за родовой книгой, действительно могли припомнить нашу, пусть и недолгую, но запоминающуюся встречу лицом к лицу в маленькой комнате среди разбросанных платьев и порванных сумок.
— Будешь заказчицей, — вдруг решил Кошель. — Какой-нибудь купеческой дочкой, решившей наказать любовника и специально переодевшейся, чтобы не быть узнанной. В такие заведения постоянно заглядывают граждане с особенными… скажем так — не поощряемые законом интересами, их легко определить по повязкам на лицах.
Он потянул меня за локоть под стену дома, мимо которого мы проходили, стянул со своей шеи черный платок и принялся неумело обматывать им мою голову. Пришлось забрать ткань и быстро закрутить ее на манер плотной вуали.
— Особые интересы? — настороженно переспросил Гектор.
— А с чем еще приходят в подобные места?
Мы стояли в полутьме, сбившись настороженной кучкой, не выходя под свет фонаря. А мимо нас проходили люди. Некоторые громко переговаривались и пытались задеть других прохожих. Другие торопливо прошмыгивали, опустив головы и держа руки в карманах. Были и обнимающиеся парочки, причем платья дам иногда выглядели грязными и порванными. Но самые подозрительные из прохожих зачастую переходили дорогу, чтобы добраться до двухэтажного дома и нырнуть в темный, узкий зев его двери. Прибитый к стене медный подхват раскачивал на ветру вывеску с изображением грудастой блондинистой девицы, поверх шевелюры которой красовалась какая-то затертая и нечитаемая отсюда надпись.
Не пойму, с чего Кошель решил, что нам нужно именно это здание?
14.2
На улице с говорящим названием "Кривая" любой крупный дом мог оказаться искомой таверной. Все они, по моему мнению, выглядели похожими друг на друга, почти на каждом висела вывеска, а то и несколько.
Но Кошель сомнений не испытывал, головой по сторонам не крутил. Вместо этого из небольшой плоской сумки, которую он носил, перекинув ремнем через плечо, он вытащил лист бумаги и несколько помятое, старое перо. Вдавил его кончик в палец, каким-то чудом проколов кожу. И перо слабо засияло, от красного острия, украшенного крохотным питающим кристаллом, до пушистого, растрепанного верха.
Довольно хмыкнув, Тристан присел на колено и принялся быстро строчить по листу. Перо в его руке продолжало распространять мягкий свет, позволяя видеть мелкие строки. А капля крови, используемая вместо чернил, удивительным образом не заканчивалась.
— Все, — сказал он, поднимаясь и удерживая записку двумя пальцами. Та вспыхнула чуть ярче, и с угла листа побежал огонек, зачерняя и скручивая написанное. — Весточку лорду передал, можно идти внутрь.
Да чтоб тебя! Я до последнего надеялась, что угрозы о информировании Скалы просто невыполнимы. Кто ж знал, что у него артефакт связи есть, редкость же несусветная. Папа говорил, что современные мастера их почти разучились делать. Он хотел приобрести хотя бы одно для семьи, чтобы писать нам, когда вынужден отъезжать по делам, но… так и не успел.