Генерал Юденич
Шрифт:
В этой ситуации 12-тысячная южная группа красной 7-й армии нанесла неожиданный удар по противнику в направлении Пскова. Но большинству из трёх белых добровольцев-«северян» удалось вырваться из города и его окрестностей. Один из офицеров — участников тех боев — писал в своих мемуарах:
«Весь путь отступления был сплошным боем. Крестьяне, распропагандированные и снабжённые оружием чрезвычайкой из Торошино, всюду устраивали засады, а артиллерии 15 вёрст пришлось идти под обстрелом цепи крестьян, преследовавших отступавших. В одной из деревень были избиты и арестованы 12 офицеров. Отряд Балаховича освободил их и воздал должное крестьянам».
В итоге отступления у белогвардейцев осталась узенькая полоска псковской земли с уездным городом Гдовом в качестве «столицы». Красные войска не решились пробиваться к границам белой Эстонии. Вскоре бои затихли.
Надежд на большие успехи у 7-й армии не было: плохо организованная, она к тому же не имела боевого командования. Не случайно Троцкий так отзывался о ней:
«7-я армия была... самой слабой, самой бессильной в ряду многочисленных армий Советской республики».
Была и другая причина того, что красные войска, действовавшие против белогвардейцев-«северян» и белоэстонцев, не смогли добиться более решительных результатов. Красному Питеру стала угрожать новая опасность: из Финляндии в поход выступила 2-тысячная Олонецкая добровольческая армия. Она стремилась занять восточную часть Карелии и присоединить её к Финляндии.
Появление этого «игрушечного» войска посеяло в Петрограде настоящую панику. Белые нанесли поражение войскам красной 7-й армии, захватили Видлицу и Олонец и стали угрожать городу на Неве. Но с этой армией удалось быстро справиться.
Находившийся в Гельсингфорсе генерал Юденич пытался разобраться в причинах поражения добровольческой Северной армии и оставлении ею города Пскова. Поэтому он согласился с мнением генерала Симанского:
«Полковник Неф обладал узким кругозором и полным отсутствием опыта в руководстве не простым боем, а всё же целою операциею. Начальник штаба неопытен, штаб громоздок, неприспособлен к численности отряда, скопирован со штабов Первой мировой войны...
Связь между штабами и отрядами не налажена...»
Красная 7-я армия продолжала наступление, но теперь севернее Пскова, вдоль Балтийского побережья. 29 ноября красные взяли город Нарву и создали там правительство Эстляндской трудовой коммуны.
Угроза со стороны военных сил Белого движения красному Питеру на время была ликвидирована...
Проживая в Финляндии, добровольный эмигрант Николай Николаевич Юденич случайно сошёлся, не строя на то каких-либо планов, с генерал-лейтенантом, командиром кавалерийской дивизии бывшей Российской Императорской армии бароном Карлом Густавом Эмилем Карловичем Маннергеймом. С ним кавказского полководца связывало хорошее знакомство по годам обучения в Николаевской академии Генерального штаба. Маннергейм был с декабря 1918 года регентом Финляндии и главнокомандующим её армией.
Частые беседы с Маннергеймом позволили Юденичу выяснить отношение властей и политиков Финляндии к Белому движению в России:
— Господин регент, поздравляю вас с полной ликвидацией красной опасности в Финляндии.
— Благодарю вас, господин генерал. Но с этим следует поздравлять не только нашу Белую гвардию.
— Вы имеете в виду германских военных?
— Да, непременно их.
— Как вы относитесь к тому, что финская, Красная гвардия нашла убежище в Советской России?
— У меня есть достоверные сведения, что Ленин и Троцкий разбрасывают красных финнов по всем фронтам. Пробив этого я ничего не имею: пускай умирают за Москву.
— А разве Гражданская война в России не затрагивает интересы Финляндии, господин регент?
— Разумеется, затрагивает: ведь Финляндия была совсем недавно частью Российской империи. Но Советы повели политику далеко не имперскую и подтвердили нашу независимость.
— Однако красная опасность для вас всё же остаётся.
— Да, это так. На юге страны бои носили ожесточённый характер и воспоминания о них тревожат наше правительство.
— Тогда есть смысл армии Финляндии стать союзником Белого движения в идущей по ту сторону границы Гражданской войне. Удар по близкому от Выборга красному Петрограду мог бы решить многое и прославить вас, барон.
— Этого нам нельзя делать.
— Почему, господин регент?
— Причина одна — командование Белыми силами выступает за единую и неделимую Россию. А наша Финляндия была её частью, царским наместничеством, хотя и имела немалую автономию.
— Но вы можете договориться на сей счёт и с генералом Деникиным, и с адмиралом Колчаком.
— К сожалению, они тверды в своих политических взглядах на будущее России. Места для независимой Финляндии нет.
— Вы убеждены в этом?
— Не только убеждён, но и имею о том словесные подтверждения.
— В таком случае вы, как противник финской Красной гвардии, должны помочь нам в создании белых добровольческих войск на вашей территории.
— Нашему правительству это крайне нежелательно, хотя я убеждённый сторонник Белого движения в России. Я ведь всё-таки был генералом царской армии и воевал на стороне императора Николая II против дружественной сегодня Финляндии Германии.
— Значит, на открытую официальную поддержку белой эмиграции в вашей стране нам надеяться не приходится?
— Формально это так. Но неофициально, господин генерал, вы можете на меня рассчитывать.
— Что же, я вам признателен за это, господин барон.
— Можете действовать и дальше на финской территории. Я, как регент Финляндии, буду смотреть на это сквозь пальцы. Но только при одном обязательном условии.
— Что это за условие?
— Белым войскам не будет дозволено вести войну с Советской Россией через финскую границу.
— Какой вы, господин барон, видите для нас выход в такой ситуации?
— Очень простой: в поход на красный Петроград надо идти из Эстонии. Правительство Ревеля и находящиеся там посланцы Антанты полностью на вашей стороне, господин Юденич.
— Да, это я знаю...
Действительно, 1918 год показал, что власти Финляндии не проявляли «классовой» заинтересованности к формированию у себя из добровольцев русской Белой армии. Но на военно-организаторскую деятельность эмигрантов из России правительство и регент барон Маннергейм действительно смотрели сквозь пальцы. Это значило для Юденича и его окружения многое.