Генерал Юденич
Шрифт:
Николая Николаевича, давно привыкшего к фронтовой жизни, поразили спокойные, даже какие-то сосредоточенные лица раненых солдат. Словно что-то особенное залегло в их глазах, видевших смерть на поле брани, в складках сжатых от боли губ. Командующий остановился около совсем молодого солдата, спросил его:
— В бою был в первый раз?
— Впервой, ваше высокоблагородие.
— Сам откуда будешь?
— Из рязанских. Рижского уезда, деревня Бугровка.
— Что, страшно было в бою?
— Страшно... Но только сперва. Потом попривык.
— Солдат виновато, словно стыдясь своей слабости, опустил глаза.
— Куда ранен?
— В грудь. Пуля там застряла. Не болит, но говорить трудно, потому и голос у меня тихий стал.
— Ничего, держись. В госпитале тебя поправят.
Другой раненый, к которому обратился Юденич, оказался разговорчивее и бойчее, чем первый. Слегка улыбаясь, он стал торопливо рассказывать о себе:
— Пуля — ерунда. Да и стреляет турок неважно. Сначала — немножко эдак жмёшься: засвистит справа — гнёшься влево, а слева слышишь — з-з-з... опять вправо. Потом на самого себя смешно делается: просвистела, так уж не укусит.
— А как тебя ранило?
— В атаку шли. Как щёлкнет пуля в руку, я о том и не догадался сразу. Так, обожгло, что-то на минутку и прошло. Чувствую вдруг — рукав мокрый. Глядь, а он весь в крови! И как увидел это, так сразу и ослабел. То стрелял, бежал с ротой, падал на землю, опять бежал вперёд. А тут сразу и ноги подкосились, и винтовку удержать не могу, в глазах круги пошли.
— Кто тебе первую помощь оказал? Ротный санитар?
— Никак нет, сам. Ну присел и давай перевязку делать. Бинты, там, и всё, что нужно, теперь у каждого солдата есть, дате высокоблагородие.
Последний, с кем поговорил Юденич, оказался Георгиевский кавалер, унтер-офицер по званию. Марлевая повязка закрывала у него всю голову и глаза. Подошедший госпитальный врач доложил командующему:
— Ранен в лицо, перебит глазной нерв. Но держится молодцом — боль терпит стойко.
— Как тебя звать? С тобой говорит командующий армией генерал Юденич.
— Взводный унтер-офицер Митрохин Иван. Из 9 Туркестанского стрелкового полка, 14 роты.
— Где был ранен?
— На берегу реки Араке. Когда наш батальон атаковал турецкую деревушку у горы.
— Как это было?
— Мы подошли к деревеньке уже совсем близко, ворвались в сады. Турки стреляли из ружей. Ротный приказал мне вести взвод в обход крайних домов. Побежали посаду от дерева к дереву. Турецкие пушки начали стрелять — их батарея близко стояла. Остановился я на миг за деревом, а тут и оглушил меня удар откуда-то сверху.
— Что было потом?
— Мне показалось, что у меня полголовы снесли, и я закричал: «Братцы, я убит!» Прислонился к дереву, а кровь заливает лицо. Слышу, что мимо меня бегут солдаты, кричу им: «Братцы, захватите меня с собой!» А они мне в ответ кричат: «Некогда. В штыки идём». Там я упал, в саду-то. Потом санитары подобрали.
— Как себя сейчас чувствуешь, Митрохин?
— Сейчас лучше. За глаза врач обнадёживает. А так — ничего. За отечество постоял.
— Крепись, взводный. Сегодня же дам команду, чтоб Тебя представили к Георгиевскому кресту за храбрость.
— Премного благодарен, ваше высокоблагородие...
— Покидая госпиталь, Юденич спросил сопровождающего его военного врача, старшего в приёмной смене:
— Есть ли надежда у унтер-офицера Митрохина? Будет он хоть немного видеть или нет?
— Трудно сказать. Один глаз потерян безвозвратно, почти нет надежд на сохранение другого. Надежда на чудо, природное здоровье и Господа Бога.
— Дай Бог, чтоб он остался зрячим...
Как и предусматривалось планом, армейская группа прорыва вступила в бой 30 декабря. Передовой отряд генерала Волошина-Петриченко получил задачу овладеть укреплённой горой Кузу-чан, а затем — селением Шербаган. Отряд генерала Воробьёва и Сибирская казачья бригада, скрытно сосредоточившись у селений Сономер и Геряк, начали выходить в ближний тыл турецким войскам, сражавшимся в Пассинской долине.
Могилёвская Ставка ежедневно интересовалась ходом наступления на Кавказе:
— У аппарата Верховный и начальник штаба Ставки генерал Алексеев. Доложите о ходе наступления!
— Наступление идёт в полосе всех армейских корпусов. Войска действуют успешно, в соответствии с планом операции.
— Потери большие?
— По всей видимости, нет. Точных данных о боевых потерях штаб армии пока не имеет.
— Как ведёт себя противник?
— Под давлением атакующих отходит на всех направлениях с боем, стараясь зацепиться за горные перевалы.
— Где встречено особенно упорное сопротивление?
— По обоим берегам реки Араке.
— Это очень важно. По долине Аракса идут удобные пути к Эрзеруму. Не забывайте об этом.
— Бои на Араксе под особым контролем армейского штаба. Анализируется любая информация, поступающая оттуда.
— Ставка уверена в успехе вашего наступления. Просим незамедлительно информировать об изменениях в ходе операции.
— Будет исполнено.
— Настаиваете ли вы на оказании помощи Кавказской армии на данный момент?
— Нет, поскольку наступление своими силами уже даёт нам определённый успех.
— Тогда желаем вам удачи!
— Спасибо...
Юденич старался уловить переломный момент в противостоянии. Только к вечеру 1 января русская армейская разведка со всей достоверностью установила, что почти все воинские части из резерва 3-й турецкой армии введены в сражение для поддержки своих первых эшелонов. Многочисленные пленные, особенно офицеры и штабисты, подтверждали этот факт.
Уже одно это было большим тактическим успехом командующего Кавказской армии. Его резервы пока не расходовались, и он имея прекрасную возможность выдвигать их вслед за наступающими первыми эшелонами.