Генералиссимус Суворов
Шрифт:
— Любопытствуют, значит, видеть барчука… Вам бы это должно быть лестно…
— Нет, это только скучно.
— Скучно али весело, только извольте вставать да одеваться; вот я вам принес и кафтанчик французского покроя с серебряными пуговицами. Пожалуйте!
— Боже мой, как это досадно!.. И на самом интересном месте, — нехотя поднялся мальчик.
Старик Степан, воспользовавшись тем, что барчук его встал, быстро снял с него широкий домашний камзолик и надел принесенный кафтан.
— Ишь волосы как растрепались, косичка на сторону совсем съехала… Бантик-то надо снова перевязывать, — ворчал слуга, поправляя прическу своего молодого барина.
Мальчик молчал, видимо решившись покориться неизбежной участи.
— А все это от этих самых книг ваших… — продолжал Степан. — Совсем вы от них растерялись, и даже в уме у вас видимо повреждение…
Александр Васильевич захохотал:
— Ты думаешь, Степан?
— Чего тут думать, и думать нечего, когда явственно… Не доведут вас книги до добра… А еще в военную службу норовите… На что военному книги? Военному артикул надобен… Собрали бы дворовых мальчишек, да с ними бы занимались.
— Ан вот ты и не понимаешь…
— И понимать не хочу.
— Из книг-то узнаю многое такое, что поважнее артикула…
— Солдату артикул нужен… — стоял на своем дядька.
— Верно, старина, но не век же свой я буду солдатом.
— Тогда и выучитесь, чему надобно.
— Тогда, Степан, уже поздно будет… Время уйдет…
— Папенька ваш и без книг в генералы вышел, — торжествующе оглядел своего барчука Степан, полагая в своем уме, что против этого аргумента ему нечего будет возразить.
— Генерал генералу рознь… Да что с тобой толковать, ты этого не поймешь.
— Где уж мне понимать… Вы, вишь, умнее стариков, — обиделся Степан. — Ну, да ладно… Пожалуйте вниз, да будьте посмелее, поразговорчивее… Утешьте папеньку…
— Хорошо, хорошо, только ты здесь не убирай ни карты, ни книги, пусть лежат, как лежали.
— Не дотронусь до них, до проклятых. Кабы моя воля, а их превосходительство бы приказали, в огонь бы я их побросал все.
Александр Васильевич стал спускаться в сопровождении Степана по лестнице. Достигнув последней ступени, он остановился. Из гостиной, находившейся тотчас за довольно большой залой, слышался говор множества голосов.
— Идите же, идите… — понукал его сзади Степан.
— Иду, иду… — с какой-то мукой в голосе отвечал мальчик. Они действительно сделали несколько шагов, вошли в залу и уже стали приближаться к полуотворенной двери гостиной. Шум голосов сделался еще явственнее. Мальчик снова остановился.
— Боже, сколько народу! — вдруг воскликнул он и, быстро вырвавшись от загородившего ему путь Степана, стремглав бросился на двор, а потом в сад и в поле.
Дядька несся за ним, насколько позволяли ему старые ноги. Спасаясь от преследования своего аргуса, молодой Суворов с ловкостью белки карабкался на деревья и прятался в их густых ветвях. Заметив, что дядька удалялся в сторону, мальчик спускался на землю и убегал в другую часть сада.
В этой погоне прошло много времени. Из сада мальчик выбежал в поле, быстро распутал ноги у одной из пасшихся на траве лошадей, вскочил на нее и умчался во всю прыть без седла и уздечки, держась за гриву лошади, прямо на глазах совсем было догнавшего его Степана. Последний охал и кричал, но эти крики разносил ветер, и оставалось неизвестно, слышал ли их дикарь-барчук. Степану пришлось идти к старому барину и шепотом докладывать ему на ухо о случившемся.
Василий Иванович пожал только плечами. Он уже привык к выходкам своего «неудачного детища», как называл он своего сына Александра.
IX. Питомец Петра Великого
Среди собравшихся гостей был и товарищ по службе, и друг Василия Ивановича Суворова артиллерийский генерал Авраам Петрович Ганнибал, негр, когда-то купленный императором Петром.
Из бедного дикаря великая душа великого государя сотворила полезного государственного деятеля. Петр, дал Ганнибалу отечество, семью, богатство и, что важнее всего, образование, как средство верной службою доказать привязанность к своему благодетелю и любовь к новому отечеству.
— Что случилось? — спросил Авраам Петрович, видя, что Василий Иванович нахмурился после доклада Степана.
Гости вели общий разговор, и оба старика сидели в стороне.
— Ах, дорогой друг, беспокоит меня очень мой Саша, мы с женой ночей недосыпаем, все думая, что с ним делать.
— Что же он? — спросил генерал.
Он знал и любил мальчика, и с ним одним Саша не дичился, от него одного не убегал при встрече.
— Обязанность моя, как отца, великая обязанность приготовить для отечества в сыне верного и полезного слугу, как завещал нам великий Петр.
— Это хорошо, я не вижу, однако, о чем беспокоиться… Насколько я его знаю, Саша ни зол, ни ленив и, кажется, не имеет дурных наклонностей…
— Этого, конечно, нет, нечего и Бога гневить, но я должен переделать его натуру, а этого мне не удается… Вот что сильно беспокоит меня…
— Но зачем же переделывать, если мальчик хорош и так? — недоумевал Ганнибал.
— Ах, ты не все знаешь о нем… Он, нечего и говорить, мальчик добрый, послушный и не только не ленив, а даже чересчур прилежен…
— В этом я не вижу еще беды.
— Но он слабого сложения, — продолжал Василий Иванович, — и я ежеминутно опасаюсь за его здоровье и даже за самую жизнь… Он совсем не бережет себя и, несмотря ни на какую погоду, бегает по полям и лесам, купается даже в заморозки.
— Ого, из него, в таком случае, выйдет прекрасный солдат! — воскликнул генерал.
— Вот этого-то я и не хочу…
— Что так?
— Говорю я тебе, что его слабое сложение служит непреодолимым препятствием для военной карьеры, о которой он только и бредит.