Генеральша и её куклы

Шишкова-Шипунова Светлана Евгеньевна

— Да брось ты, хватит, тут и так чисто.

А во–вторых, она добрая, платит хорошо, к Новому году, ко дню рождения, к Пасхе, да и просто так – подарки, потом о чём ни попросишь – никогда не отказывает.

— Можно дочка к нам приедет погостить? – спрашивает Аннушка, а самой неудобно, вдруг хозяйка заругается, у них и так летом полон дом народу – своих и чужих, так ещё и Аннушкины.

— Конечно, можно, — говорит хозяйка.

— Та вы понимаете… она ж с подружкой хочет.

— Ну, пусть с подружкой, поместитесь там?

— Поместимся! Лишь бы вы разрешили.

— Да мне-то что? – говорит хозяйка. – Пожалуйста.

Ей действительно – хоть бы что. Иногда Аннушка думает: почему люди не ценят то, что имеют, а мечтают о несбыточном. Ей

интересно, мечтает ли хозяйка о чём-нибудь, ведь у неё все есть, абсолютно все. Муж какой, а как любит! Дети хорошие, устроенные. Дом – не дом, а сказка. Сама красивая, умная. Ну, что ещё человеку надо? А между тем Аннушка слышала однажды, как хозяйка жаловалась кому-то по телефону, говорила: сил нет, не могу больше. Аннушка потом долго думала и гадала, о чём это она могла говорить, и все старалась заглянуть хозяйке в лицо и увидеть какое-то особенное выражение, но ничего так и не увидела, лицо было как всегда, немного задумчивое. Аннушке хозяйка улыбнулась, пошутила, передразнивая её хохляцкий говор:

— Мыешь?

(Аннушка мыла каменные ступеньки на входе в дом).

— Мыю, — разулыбалась Аннушка.

— Так дождь же прошёл.

— А! Того дождя… Помыю и чисто будет.

— Ну, добре, — говорит хозяйка, у которой, по её же рассказам, тоже есть украинские корни, может, поэтому она относится к Аннушке с особой симпатией.

Все-таки хозяйка остаётся для неё загадкой. Счастлива она или нет? – думает Аннушка. И неужели всего того достатка и всей той любви, которой она окружена, мало для счастья, ну, пусть не для счастья, но для покоя? Хозяйка старше её на 9 лет. Она полнее и выше Аннушки, можно сказать, дороднее. Единственное, к чему хозяйка её не подпускает, это к кухне, правда, они мало едят дома, чуть что – в ресторан, а дома только ужин и завтрак. Утром овсяная каша, а вечером творог и кефир. Они оба – хозяин и хозяйка – озабочены своим весом, все хотят похудеть, но у них это плохо получается. Ясно, не получится, если по ресторанам ходить, думает про себя Аннушка.

А бывают дни, когда обедают дома, да ещё с гостями, тогда хозяйка готовит сама. Но если надо почистить молодую картошку, тёмную свёклу или рыбу, она зовёт Аннушку. Что ж сравнивать её грубые, потрескавшиеся руки с белыми, гладкими руками хозяйки! Готовит она вкусно, Аннушка так не умеет и всегда спрашивает:

— А как вы тот салат делали, тако–о–ой вкусный! Вы что дали – Костя сразу съел, я только попробовать успела.

Хозяйка смеётся:

— Ты ж всё равно не станешь это делать, там авокадо, креветки…

— Борони Бог! Я и не знаю, шо цэ такэ, «вокадо»…

Все она знает, любит попридуриваться.

Ещё Аннушка любит, когда хозяева собираются в гости, и хозяйка надевает одно из своих вечерних платьев, красиво причёсывает голову (и дал же Бог такие густые и пышные волосы, а у Аннушки жидкий пучок на макушке, перетянутый резинкой), встаёт на высокие каблуки, делающие её ещё более статной, даже величественной.

— Красавица вы моя! – суетится вокруг неё Аннушка. – Вы там будете самая красивая!

— Где там?

— Ну там, куда вы идёте, — Аннушка не имеет привычки лезть не в свои дела, но хозяйка часто сама сообщает ей о своих планах и передвижениях.

— Аннушка, мы едем за границу, на месяц.

— Счастли–и–ивые! – радуется Аннушка.

— Ты думаешь? – усмехается хозяйка.

— А чего нет? Борони Бог, шоб всё было хорошо.

— Спасибо, дорогая. Что тебе привезти?

— О–о–о! Мне ничего не надо! Шо привезёте, то и хорошо. Вы мне в прошлый раз, из Финляндии или откуда, такой хороший крем привозили, такой хороший! Уже кончился.

— Так возьми у меня в спальне, на трильяже, там точно такой стоит.

— А вам не надо его?

— Возьми, возьми.

Как не любить Аннушке свою хозяйку!

Все её зовут по–разному: муж и сестры – Русей, Мирусей, чужие – кто Мирой, а кто – Славой. Аннушка себе такого не позволяет, она называет хозяйку по имени–отчеству – Мирослава Васильевна. Единственное, что она может себе иногда позволить, это сказать просто «Васильевна». И то, лишь тогда, когда хозяйка сама подаст ей знак, скажет, к примеру:

— Ивановна! Ты не хочешь на рыночек пробежаться, лучку подкупить?

(Она обо всём так говорит: лучок, капустка, мяско…).

Если она скажет так – «Ивановна», тогда и Аннушка отзывается:

— Хорошо, Васильевна, счас сбегаю!

И обе засмеются, довольные друг другом. Это значит, что у хозяйки совсем хорошее настроение. В такие минуты Аннушка (Анна Ивановна) готова куда угодно бежать и что угодно нести. Хозяйку она понимает с полуслова. «Рыночек» означает у неё не тот, большой, центральный рынок (туда хозяева сами ездят), а маленький, «бабский», рядом с мини–маркетом, куда окрестные женщины выносят свою редиску, зелень, морковку. Но бывает так, что не успеет Аннушка с близлежащего рыночка обернуться, а у хозяйки уже совсем другое настроение – хмурое, раздражённое. И Аннушка гадает, кто это успел его испортить за те двадцать минут, которые она отсутствовала, вроде и дома никого нет, а может, позвонил кто. В таких случаях лучше хозяйку ни о чём не спрашивать, а молча поставить пакет с луком или с чем там ещё и уйти к себе. А если не заметишь сразу, что у неё настроение переменилось, и полезешь со своими разговорами, мол, вы представляете, почём лук уже продают, она может и оборвать, скажет:

— Аня, иди, ради Бога.

Но Аннушка никогда не обижается. Она знает, что плохое настроение не к ней относится, что это у хозяйки свои какие-то мысли накатили, и лучше её оставить в покое и переждать.

А вот хозяина, Аннушка боится. Чуть он на порог, её уже ветром сдуло. Старается без особой необходимости на глаза не попадаться, хотя, если случайно как-нибудь попадётся, ничего страшного не произойдёт, он её, скорее всего, даже не заметит, а заметит – так скажет: «Здравствуйте», и все. Чего Аннушка боится – она и сама не знает. Просто она таких мужчин, как Владимир Васильевич, никогда вблизи не наблюдала, только по телевизору. Про него, если даже не знать, кто он, сразу видно – большой человек. Его самого по телевизору время от времени показывают, и Аннушка с Костей, сидя зимними вечерами в своей сторожке, если вдруг увидят его в новостях, радуются, как дети. Он всё время в разъездах, часто и за границей, потому и бывает в доме редко, в основном, летом, когда там, в Москве, немного затихает большая жизнь, и у таких людей, как Владимир Васильевич, начинаются «летние каникулы», прямо, как у школьников. Тогда многие из них потянутся сюда, на юг, кто – на госдачу, кто в ведомственный санаторий, а кто и в собственный дом, как Аннушкин хозяин. Он его так и называет — «моя летняя резиденция».

Аннушка рада, когда в доме многолюдно, когда приезжают дети хозяев (у них дочка в Москве и сын заграницей), или бабушка, Зоя Ивановна, или сестры хозяйки – Лана и Мила, которых Аннушка всегда путает, потому что они очень между собой похожи, а то бывает – все сразу, из разных мест съедутся, тогда совсем хорошо. Даже хозяйских друзей (в основном, московских) Аннушка наперечёт знает и встречает так восторженно, будто она сама и есть хозяйка.

Бывает, нагрянут большой компанией, чуть не вдесятером, и сразу дом, стоящий большую часть года пустой и тихий, начинает жить, шуметь, во всех окнах горит свет, хлопают двери, играет музыка; на площадке перед бассейном ставят стол с раскладными стульями и по вечерам сидят там допоздна все вместе, пьют, едят, громко разговаривают, ещё громче смеются, иногда и поют; а то вдруг сорвутся с мест и, толкаясь и дурачась, попрыгают в бассейн, вода сразу закипит, и брызги полетят во все стороны; мужчины начнут плавать наперегонки и на счёт – кто больше раз туда и обратно; потом мокрые, возбуждённые снова усаживаются вокруг стола, Аннушка тащит им самовар, а после чая кто-то уходит спать, а кто-то (чаще всего сама хозяйка и кто-нибудь из женщин) ещё сидят, любуются ночным небом, вполголоса переговариваются и вдыхают густые ароматы из сада.