Генеральские игры
Шрифт:
— Нет, дело святое.
Ермаков задумался. Подергал мочку правого уха, словно проверял, на месте ли оно.
— С Праховым связано?
— Так точно.
— Тогда воистину дело святое.
Ермаков задумался и опять взялся за ухо. На этот раз он дергал с силой, как дергают ребенку в наказание за шалость. Доставать оружие, особенно если делаешь это не для себя, дело опасное. Ствол всегда остается стволом, и из него даже случайно может вылететь пуля. Кого она поразит? При использовании огнестрельных
В то же время Ермаков понимал, что Лунев не из тех, кто, получив ствол, начнет демонстрировать его всем и каждому: этот парень голову в петлю не сунет. Да и попавшись, не выдаст. Они калились в чеченской печи, и Ермаков знал цену приятелю.
— Есть у меня штучка, — Ермаков перестал дергать ухо, — но опасная. Ствол грязный. Был в большой разборке. На нем висят три или четыре души. — Посмотрел на Лунева. — Не подумай, не моя работа. Но в розыске он состоит.
— Если опасный, зачем хранишь?
— Отличная машинка, жалко бросать. Думал, сделать шустовку и оставить себе. Да вот мастера пока не нашел…
Известно, что любая пуля, вылетевшая из ствола, и гильза, выброшенная из патронника, хранят на себе неповторимые следы нарезов ствола, бойка, зацепа выбрасывателя. «Шустовка», которую за крутые деньги производят опытные специалисты-оружейники, — это своеобразная пластическая операция. В её ходе оружие меняет свои индивидуальные признаки и выглядит иначе.
— Не траться, Васильевич, — сказал Лунев. — Мне ствол чем грязнее, тем лучше.
Ермаков резко дернул ухо.
— Все, старичок, считай — твой ствол. Но учти — у меня двое детей. О жене даже не говорю.
— Васильич, Бамут!
Бамут, аул в горной Чечне, для них, прошедших кровавую мясорубку, стал символом верности и взаимовыручки, словом, которое крепче других скрепляло взаимные обязательства.
Возвращаясь с рынка, Лунев заглянул в прокуратуру. Прошел полутемным коридором, пропахшим хлоркой. Постучал в дверь с табличкой «Следователь Серков В. Э.». Никто не ответил, и Лунев вошел в кабинет без приглашения.
В тесной комнатенке с зарешеченным мутным окном плавал сизый вонючий дым дешевых сигарет. За столом, подперши голову руками, сидел человек с лицом, которое даже после беседы один на один в кабинете при случайной встрече в другом месте узнаешь не сразу.
— Это вы Серков? Владимир Эдуардович?
Следователь с трудом сдерживал раздражение. Посетители замордовали его просьбами и вопросами. Послать бы всех подальше! Однако что разрешено торговцу на базаре, то не дозволено государственному чиновнику.
— Да, это я. Слушаю вас.
Голос холодный, недоброжелательный. Таким направляют назойливых людей по известным всем адресам.
— Я по делу Прахова. Есть какие-нибудь сдвиги?
— Э-э, ваша фамилия, товарищ?
— Лунев.
— Да, помню, шеф говорил. Так вот, товарищ Лунев. Мы работаем. В интересах следствия я не могу излагать подробности…
Лунев уже давно догадывался, что в большинстве случаев ссылками на интересы следствия прикрывают тот факт, что в активе нет ничего существенного.
— Можно надеяться? Или нет?
— Почему нет? Можно.
Серков хлопнул ладонью по папкам с уголовными дедами, которые для солидности юристы именуют «томами». Легкое облачко пыли поднялось вверх. Серков дунул, разгоняя пыль по сторонам.
— Много дел? — Лунев постарался задать вопрос так, чтобы он прозвучал насмешливо. Пыль на папках была верным признаком того, что к ним не так уж часто прикасалась рука человека. Серков не обиделся.
— Не то слово. Каждый день новые. Каждый день. Вот и вчера ещё одно убийство.
— Знаю, читал в газете.
Серков вздохнул. Не дождавшись сочувствия, сказал:
— А у меня времени газеты читать давно нет. Но вы не волнуйтесь, товарищ Лунев. Преступников мы найдем. Не обещаю, что быстро, но они не уйдут…
Хорошо искать, если знаешь, что ищешь. Еще маленького Витю Гуляева отец взял с собой в село Нежинку, где намеревался купить деревенский рубленый дом. Они приехали в оговоренное заранее время. Их встретил хозяин, энергичный, веселый мужик цыганистого типа. Повел к себе. С ходу спросил:
— Чайку, водочки?
Отец предусмотрительно отказался.
Дом Вите понравился сразу. Огромный, просторный, скатанный из больших крепких бревен — покупай, живи, радуйся.
Однако отец Петр Дементьевич — опытный трудяга топора и пилы — восторгам не предавался. Он обошел дом со всех сторон, обстукал согнутым пальцем бревна, словно выбирал на бахче арбуз. По звуку нашел нужное место, достал из сумки коловорот и стал крутить дырку. Сверло, пробив верхний слой древесины, провалилось внутрь: бревна оказались трухлявыми.
— Дыритъ еще? — спросил отец иронично. Хозяин разозлено окрысился:
— Ты мне дом не погань Накрутил тут дыр, понимаешь. Хватит!
Отец в ответ только руками развел.
Так и не купили они дома в Нежинке. Но уже в ту пору Витя понял — гниль лишь на последней стадии выпирает, чаще всего она скрыта, и её надо искать.
Первые следы гнили в деле о взрыве приметил эксперт-пожарный, а после получения акта металлургической экспертизы он дал свое заключение и доложил Гуляеву: