Генеральские игры
Шрифт:
— Приехали, выходи.
Гоша вылез и огляделся.
— Ты куда меня привез?
В голосе ни волнения, ни тревоги, только удивление.
Лунев воткнул Гоше пистолет между лопаток. С сопляком он бы стравился и без оружия, но ствол в общении с такого рода типами — надежное средство, настраивающее на повиновение.
— Руки! Давай их за спину.
— Это похищение? — Гоша сделал неожиданное открытие и нервно хихикнул.
— Ага, — согласился Лунев.
— Во мудила! — Гоша не боялся выставлять оценки, как привык это делать в присутствии стаи.
— Руки! — Лунев посильнее ткнул рукояткой пистолета.
Гоша подчинился. Щелкнули наручники. Они поднялись на
— Сядь!
Лунев нажал Гоше на плечо, опуская его на пол. Сам устроился на подоконнике. Поиграл пистолетом, покрутил его вокруг пальца на скобе спускового крючка.
Гоша держался без страха. Он чувствовал силу, стоявшую за ним, подпиравшую его законом уголовного мира. Сидя на полу, он смотрел на Лунева злыми глазами.
— Ты чокнутый? Думаешь, за меня тебе что-то обломится?
— Думаю, — сказал Лунев уверенно. — Папа верняком расстарается, чтобы сына из ямы вытащить.
— Ну, химик! Да отец такой шорох по городу наведет, что ты сам поспешишь все бросить.
— Успокойся, дитя. — Лунев говорил в своей ленивой манере, как всегда, если старался сдержать приступ подкатывавшей ярости. — Шороху папа не наделает. Орать на весь город, что у него скрали дитятю, что прилюдно мордой в говно макнуться.
Гоша растерянно молчал. Мысль о том, что отцу может быть не с руки афишировать пропажу сына, ему не приходила в голову. Похититель просчитал свои действия лучше, чем он. Это в стае Гошу боялись тронуть, и вполне резонно. А вот неизвестный взял и заволок в какую-то развалюху — попробуй выберись! Надо менять аргументы.
— Ты совсем отца за дурака держишь. — Гоша продолжал сохранять насмешливость. — Он ментов поднимать не будет. Он шепнет Сундуку…
— Почему сразу не контейнеру? Это ящик побольше.
— Ты что?! — Гоша зашелся звонким криком. — Тебя что, пыльным мешком трахнули?
Чего-чего а такой тупости от похитителя он не ожидал и начал терять выдержку. Именно этого Лунев и добивался. Он придвинулся к Гоше и наступил ему на ногу.
— Ты невежливый мальчик. Придется тебя учить.
— Больно! — огрызнулся Гоша. — Отпусти!
— Отпустите, — подсказал Лунев. — И ещё добавь: «Пожалуйста».
Гоша, стиснув зубы, молчал. Лунев нажал на его ногу ещё сильнее.
— Отпусти… те…
Лунев продолжал нажимать.
— Пожалуйста…
— Ты способный мальчик, — похвалил Лунев и убрал ногу. — Жаль я твоим воспитанием занялся поздно. А теперь, что ты о Сундуке сказал?
— Ты что, нездешний?
— Ага, — качнул головой Лунев, — мы тульские. Оружейники. Про ТТ слыхал? Так это наше производство. Отдыхали тут у вас. Дорого все. Поиздержались. Инфляция. Надеемся, твой папа на обратную дорогу подкинет. С закусью и выпивоном…
Говорил он шутовски, но Гоша уже не воспринимал юмора.
— Сундук — авторитет. За меня он любому шкуру спустит. Я не треплюсь.
Лунев сцепил пальцы и подергал руками, словно хотел разорвать сцепку.
— Вице-мэр Шакро и Сундук, вот так, да?
— Да, вот так!
Лунев уже окончательно понял, что Гоша на «взводе». Еще в школе тот проглотил «колесо» — таблетку амфетамина, — и накативший кайф ещё не улетучился. Но действие наркоты медленно ослабевало. Розовощекость постепенно угасала, кожа серела, становилась землистой. Голос утрачивал возбужденность, и слова Гоша стал произносить невнятно.
— Разреши-и, а-а? В кармане таблетки. Дай одну…
— Ну вот, ты меня начал радовать. — Лунев ткнул Гошу носком ботинка под ребра. Накативший приступ злости заставил повторить удар ещё раз. — Думал, ты так и будешь в балдеже до вечера.
Гоша лег на спину и застонал от злости и боли. Трещина
— Дай таблетку-у… Иначе подох-хну…
— Почему «иначе»? Подохнешь в любом случае. Но мне важно, чтобы это случилось не в то время, когда ты балдеешь от кайфа, сейчас.
— Дай таблетку-у…
Лунев присел на ящик, стоявший в углу, так чтобы получше видеть лицо Гоши.
— Расскажи, как ты убивал капитана Прахова.
— Дай таблетку!
— Не думаю, что сейчас тебе это надо. Придется подождать.
— Чего ждать? Пока нас не найдут? Нас уже ищут.
Гоша старался подбодрить себя.
— Нет, подождем другого. Пока ты придешь в себя. От таблеток твои мозги переместились ближе к животу и яйцам. Потому у тебя мысли о том, как пожрать да повалять потаскуху.
— Ай-ай! А ты не жрешь? Ты не валяешь? — Гоша кричал визгливо, словно скрипели петли плохо смазанной старой двери.
— Жру, согласен.
— Тогда в чем меня упрекаешь?
— Ты слыхал слово «подонок»? Так вот, оно относится к тебе. В собственном представлении ты — супермен. Накачанные мышцы, образование, иностранные языки. Целых два, верно? Бацаешь на гитаре. Что-то сочиняешь и поешь. Бард. Ко всему сын своих родителей. Важных людей. Тебя даже в армию не приписали. Лично военком товарищ генерал Дерюгин приложил силы, чтобы мальчика не призвали. Как можно — сын такого папы! А ты всего-навсего продолжение зла в третьем поколении. Твой дед — это зло вчерашнее. Офицер управления Дальстроя. Подручный палача Никишова, друг палача подонка Гаранина. Твой отец — сегодняшняя беда. Вице-мэр. Друг Сундука, покровитель ворья и сам вор. А ты несчастье России завтрашнее. Дерьмо, которое имеет претензии на власть, не сделав ничего полезного в жизни. А я, Гоша, отношусь к тем, кого в прессе называют «каждый гражданин». При этом «каждый гражданин» обязан платить налоги на содержание таких сволочей, как твой папа, брать в руки оружие для защиты сраной власти, которая принадлежит таким, как твой дед, папа и ты сам. Так вот, каждый гражданин, каждый, кого вы превратили и продолжаете превращать в безмолвную скотину, должен давить таких, как ты, словно тараканов. Теперь хватит. Я задал вопрос: как ты убивал капитана Прахова?
— Я не убивал! — Гоша впал в истерику. Его трясло. — Это Шуба. Он душил…
— А заточка?
То, что произошло, Лунев никак не ожидал. Гоша истошно заорал, как в кинофильмах орут каратисты, бросающиеся в атаку, резко вскочил, в один прыжок достиг окна и вымахнул в него, будто нырял с вышки в воду.
Он упал на штабель полусгнивших шпал. Из одной торчал ржавый металлический прут…
Гоша упал на него плашмя, и железо пробило его насквозь.
Гоша умирал мучительно и долго. Стержень проткнул его грудь, пройдя рядом с сердцем. Гоша лежал на спине, как насекомое в коллекции, насаженное на булавку. Боль, невыносимо острая, заставляла тело содрогаться в конвульсиях. Кровь из груди через рану почти не выходила: металл плотно её закупорил. Кровь шла изо рта с каждым новым выдохом. Сознание, и без того сумеречное, временами исчезало совсем. Открытые глаза Гоши видели, как темнеет диск солнца, словно на него набегала тень. Свет дня мерк, и Гоша улетал глубоко в звенящую тишину. Потом внезапно открывал глаза и снова видел солнце, видел ржавый стержень, торчащий из груди, и боль снова возвращалась к нему, острая, неутолимая. Гоша стонал, и красная пена со сгустками крови выплескивалась изо рта.