Генеральские игры
Шрифт:
– За что такая всенародная любовь?
– За все хорошее. Он ведь, генерал, не оружием торговал, не нефтью или наркотиками интересовался, а отечеству служил, хотя сегодня это звучит наивно и смешно. «Зеленку» эту, – последовал кивок на горные склоны за окном, – Ермолов просеками прочертил, а вдоль просек дозоры расставил, чтобы из квадрата в квадрат даже мышь незамеченной не проскользнула. И давай горцев на равнину вытеснять, а там из них какие вояки, в чистом поле? Курам на смех. – Рассказчик пренебрежительно скривил губы. – Еще Ермолов крепостей понастроил, так, что мимо них на кривой козе не
– Эх, нам бы такого Ермолова, – мечтательно произнес парень. – А то все неубедительные генералы попадаются. Рожи как у банкиров, только фуражки сверху понацепляли.
– Да, Ермолов нам бы не помешал, – признал старший товарищ.
– Только отчего же он дело до конца не довел, интересно знать?
– А отозвали его обратно, от греха подальше.
– Кто? Демократы тогдашние? Либералы?
– Нет. Геройского генерала лично Николай Первый в подмосковную усадьбу определил и запретил оттуда высовываться, чтобы, значит, не усердствовал без меры. Поставил нового губернатора, тот пленных чеченцев на волю отпустил, крепостные ворота настежь пооткрывал, и пошло-поехало… Наша песня хороша, начинай сначала…
– Ублюдки, – убежденно сказал парень. По нехорошему блеску в его глазах было заметно, что имеется в виду не столько самодержец всея Руси со всею его продажною свитою, сколько персонажи совсем другой истории, современной.
– Конечно, ублюдки, – согласился с ним собеседник. – А только к власти порядочные люди не приходят, нечего им там делать, порядочным. Желаешь к кормушке – сначала в грязи по уши вываляйся, чтобы тебя за своего приняли. Нету хуже свинства, чем большая политика, парень.
– Оно-то так, а нам теперь – помирай?
– Не обязательно. Никто тебе на новом месте прохождения службы уцелеть не запрещает. Живи себе. Если получится.
– Вот именно, если получится. Несправедливо, ексель-моксель. Мы ж как те пешки для всех этих стратегов с тактиками. Как хотят, так и вертят нами, хрен им в дышло.
Парень заматерился, сначала с остервенением, затем перейдя на маловразумительный бубнеж, постепенно иссякший за недостатком подходящих выражений.
Только колеса еще долго частили: «Тох-тибидох… Трах-тарарах»…
Оттого, что умолкли двое путешественников на боковых местах, тише в вагоне не стало. Молчать в дороге скучно, вот и не молчали – общались, кто как умел. Говорили по-русски и по-чеченски, говорили еще на нескольких кавказских наречиях, проклинали болячки и реформы, поминали всуе сразу несколько имен божьих, судили, рядили, обсуждали минувшие похороны заодно с грядущими свадьбами, хвастались, врали, изливали душу, травили анекдоты.
И вдруг: а-а-ах!..
Пропахшая чесноком и потом пассажирская масса разом вскрикнула, когда состав, немилосердно скрипя своими металлическими сочленениями, резко затормозил, хотя ни слева, ни справа не наблюдалось ничего напоминающего полустанок, даже самый захудалый.
Брившегося в тамбуре офицерика так приложило лицом к зеркалу, в которое он гляделся, что от его недавней молодцеватости даже воспоминаний не осталось.
– Приехали, – заключил офицерик, осторожно притрагиваясь к расквашенному носу. – Приплыли, то есть… Ух ты!
Последовавшая серия судорожных толчков заставила его прикусить язык. Отовсюду неслись растерянные или откровенно испуганные возгласы людей, падающих с полок, кувыркающихся с унитазов, барахтающихся на полу, сталкивающихся лбами в проходах.
– Да что же это такое, господи!
– Они там охренели вконец, что ли?
– Ильяс, помоги деду встать!..
– Руку больно, ру-у-ку, бля!..
– У-у… А-а-а…
Сильнее всех пострадал граждан, неосторожно упавший на юную кабардинку, которая, защищая честь и достоинство, едва не выцарапала ему глаза. Да еще успели попортить друг другу физиономии азартные игроки в нарды, пытаясь выяснить, кто же все-таки победил в прерванной партии. В остальном пассажиры отделались легким испугом, так им казалось. Одни щупали полученные синяки и шишки, другие ошалело таращились в окна, пытаясь выяснить причину столь неожиданного торможения, третьи, вздыхая, возвращались к трапезе.
И лишь проводники, суетливые и проворные, как тараканы, не теряли времени даром. Они прятали наличность.
На протяжении всего пути Олег Чакин почти не слезал со своей верхней полки, несмотря на то, что там было значительно жарче, чем внизу. Нагретый воздух, пропитанный всевозможными миазмами пассажирского вагона, поднимался вверх в полном соответствии с законами физики. Взопревший Олег шепотом клял и физику, и поезд, и негостеприимную Чечню, ожидавшую его впереди, но был готов мужественно терпеть любые невзгоды, поджидающие его на пути.
Он знал, на что шел, когда умыкнул генеральский компьютер. Теперь всего несколько часов отделяли его от заветной цели – трехсот тысяч долларов, в которые был оценен старенький «Пентиум» невесть какого поколения. Собственно говоря, саму эту развалину вряд ли удалось бы сбыть даже за полтыщи, но информация, хранящаяся в электронных недрах компьютера, оказалась поистине бесценной. Олег догадывался об этом с самого начала и не прогадал. Он вообще редко когда прогадывал, Олег Чакин. Вскормленный американскими окорочками и гамбургерами, вспоенный пепси-колой, повидавший на своем веку больше голливудских фильмов, чем сновидений, он твердо усвоил, что неудачникам в этом мире делать нечего. Или ты распихиваешь локтями ближних и успеваешь к добыче первым, или тебя оттирают на обочину жизни, туда, где тебе остается лишь жевать сопли на митингах таких же убогих да обиженных, как ты сам.
Третьего не дано. Кто не успел, тот опоздал. Кто опоздал, тому – маслянистый шиш в нос, а еще более вероятно – оттопыренный средний палец вдогонку, – и тогда мечтай о всеобщем равенстве и братстве с инородным предметом в заднице. Поимей ближнего своего, пока ближний не поимел тебя самого – вот главная заповедь для тех, кто хочет преуспеть в этой жизни. Отсюда жизненное кредо: подешевле купи, подороже продай, остальное приложится. Не можешь купить – укради, но все равно продай. Не важно что, не важно кого, лишь бы за реальные бабки.