Генеральские игры
Шрифт:
«Лично мне он тоже до лампочки, – заверила его Лариска. – Меня другое волнует. Если бы ты только знал, как волнует».
«Что именно?» – спросил он, останавливаясь за ее спиной.
«Вот!» – Она постучала ноготком по стеклу экрана.
Олег не сразу сообразил, что за штуковина красуется перед его глазами, а когда понял, поспешно отвернулся, ощущая, как кровь приливает к его щекам.
«Ты гляди, гляди, – возбужденно потребовала Лариска, ловя его за рукав. – Прямо жеребец, а не мужик».
«Убери эту гадость!» – крикнул Олег, поражаясь тому, как сипло звучит его голос. Точно мороженым на холоде объедался несколько часов кряду.
«Гадость? – изумилась Лариска. – Что естественно, то не безобразно, глупый. У тебя ведь тоже нечто подобное имеется, а?»
«Не твое дело».
«Как же не мое, когда очень даже мое!»
Вот тут-то она его и прихватила по-настоящему. Не за руку, нет. А через несколько минут, когда они, задыхаясь, лежали на полу кабинета, прислушиваясь к бешеному биению своих сердец, он отчетливо понял, что это судьба. Нет, не случайно он нанялся репетитором именно в дом Павла Игнатьевича Конягина, а не в какой-нибудь другой. И спутался с генеральской внучкой тоже не напрасно. Компьютер, напичканный секретными сведениями, был тем самым кладом, найти который мечтает каждый. У всякого товара есть свой купец, нужно только подсуетиться, чтобы груда электронных блоков, проводов и деталей превратилась в не менее внушительную кучу денег.
И Олег Чакин подсуетился. Все продумал, просчитал, подготовил. Осталось сделать еще один шаг, самый главный. Решающий. Тот, после которого назад уже не повернешь…
Его размышления были прерваны воплями, очень напоминающими те, которые могла бы издавать изловленная хорьком курица, уже полузадушенная, но все еще бешено трепыхающаяся. Ее руки вцепились в его волосы, норовя выдрать их с корнем. Всякий раз, когда Лариска выгибалась дугой, ее влажные ягодицы отклеивались от кожаного дивана с неприятным чмокающим звуком. Позабыв обо всем на свете, она получала свою малую толику счастья, отмеренного ей природой. Любите, пока любится, целуйте, пока целуется… Тьфу!
Олег с отвращением оторвался от ее сотрясаемого крупной дрожью тела и встал.
– Ми… миленький, – пролепетала она, продолжая подергиваться. – Ко… котик мой.
– Ко-кошечка моя, – передразнил он. – Ку-курочка.
До Лариски, зациклившейся на собственных ощущениях, его ядовитое послание не дошло. Колыхаясь на диване бледной медузой, она потянулась к нему:
– Не уходи. Давай еще разок.
– Объявляется перерыв по техническим причинам, – отшутился Олег и, прихватив брюки, отправился в ванную.
Запершись, он первым делом принял душ и прополоскал рот, изведя добрую половину тюбика зубной пасты. Досуха вытерся, оделся, приласкал пальцами предмет, хранившийся в правом кармане брюк. Взглянул на часы.
Охранники, дежурящие в подъезде, всегда заносили в журнал время прибытия и убытия каждого визитера. Уроки английского в генеральской квартире длились, как правило, два часа, так что не стоило нарушать эту добрую традицию. Вселенского хая, разумеется, не миновать, фамилия исчезнувшего репетитора будет объявлена во всеросийский розыск, но это будет уже потом, когда Ларискин дед вернется домой.
Когда будет уже поздно.
Слишком поздно.
– Then it’s far too late, – произнес Олег с чувством, расчесывая растрепанные Лариской волосы. Собственное отражение нравилось ему все больше и больше.
Красивый, опрятный, уверенный в себе молодой человек, твердо знающий, чего он хочет в этой жизни и как этой цели добиться.
Человек действия.
Пути к отступлению готовы, приобретен новый паспорт, на его владельца записана квартира в далеком украинском городке с разбойничьим названием Бендеры. Его там сам Интерпол не сыщет, не то что сиволапая российская милиция. А годика через два-три, когда все забудется, он, может быть, возвратится в Москву. Если, конечно, не предпочтет осесть где-нибудь за границей, благо деньги скоро появятся, много денег.
Сознание этого бодрило не хуже освежающего душа.
– Как настроение? – весело осведомился Олег, возвращаясь в гостиную. – Готова к трудовым свершениям?
– Да хоть прямо сейчас, – оживилась Лариска, даже не подумавшая набросить на себя хоть какую-нибудь одежонку. – В жизни всегда есть место подвигу. – Ее приподнятые ладонями груди выжидательно уставились на него.
– Но-но! – предостерегающе воскликнул он, поспешно отведя взгляд в сторону. – Хорошего понемножку.
– А я люблю, когда помногу.
– Всякое удовольствие нужно выстрадать, – важно произнес он. – Англичанин сказал бы: «The pain would lead to pleasure». Дословный перевод несколько иной, но смысл тот же.
– Что за смысл? – осведомилась Лариска, пытаясь привлечь его внимание.
– Боль ведет к наслаждению, – перевел Олег машинально и вздрогнул. Сегодня у этой поговорки появился некий особый смысл. Зловещий.
– Послушай, а ты, случайно, не насильник? – Ларискины глаза засияли от восторга. – Вот было бы здорово! Меня еще никто не брал силой. Ни разу.
Потому что ты сама кого угодно изнасилуешь, подумал Олег, а вслух произнес совсем другие слова:
– Надевай-ка трусы и пошли в кабинет.
– Давай здесь заниматься, на диванчике, – предложила Лариска, невинно тараща глаза. – Всякий раз, когда я буду ошибаться, можешь шлепать меня по попке. Я не боюсь боли, ты же знаешь.
Его пальцы стиснули предмет, спрятанный в кармане. Не боишься боли? Ой ли?
– Делу время, потехе час, – сказал Олег, шутливо грозя пальцем свободной руки. – Хватит лентяйничать. Как говорят американцы: «An idle brain is the devil’s workshop».
– Чего-чего? – неохотно переспросила Лариска, принявшая вертикальное положение. – Эн-э айдэл-э брайэн-э?..
Его улыбка получилась не слишком искренней, но зато очень широкой. Как у голливудского актера Леонардо Ди Каприо, на которого он мечтал походить с тех пор, когда детство с его сказками о маленьких принцах осталось в далеком прошлом.
Подталкивая Лариску к двери в кабинет, он повторил:
– An idle brain is the devil’s workshop. В вольном переводе это означает, что лень человека портит. Дословно: «Праздный ум – мастерская дьявола».