Generation Икс

Коупленд Дуглас

СМЕНИ ЦВЕТ

Элвисса начинает рассказ:

– Эту историю я назвала «Мальчик с глазами колибри». Пожалуйста, откиньтесь назад и расслабьтесь. Она начинается в Таллахасси, Флорида, где я росла. Жил по соседству мальчик Кертис; он был лучшим другом моего брата Мэтта. Моя мать называла его Кертис-лентяй, потому что по жизни он вечно «тормозил»: говорил мало, но постоянно молчаливо жевал квадратными челюстями сандвичи с болонской колбасой, а когда у него появлялось такое желание, дальше всех отбивал бейсбольный мяч. Молчал он классно. И был хорош во всем. Я, разумеется, безумно влюбилась в Кертиса с того самого момента, когда грузовик с нашими вещами подъехал к нашему новому дому и я впервые увидела его – он лежал на соседней лужайке и курил сигарету; увидев

эту картину, моя мать едва не лишилась чувств – ему, вероятно, не было и пятнадцати. Я сразу же начала подражать ему во всем. Внешне – я скопировала его прическу (что чувствуется и по сей день), неряшливую майку, немногословность и походку пантеры. Брат последовал моему примеру. Я и сейчас уверена, что лучшую часть наших жизней мы прожили вместе, гуляя по нашему району, так почему-то и недостроенному. Мы играли в войну внутри этих длинных домов, обжитых пальмами и ризофорой, и даже всякой мелкой живностью: в розовых ваннах на ложе из листьев лежали робкие броненосцы, во входную дверь, открывающуюся прямо в жаркую белую ширь залива, влетали и вылетали воробьи; окна затеняли испанские дымчатые мхи. Мать, разумеется, цепенела при одной мысли об аллигаторах, но Кертис-лентяй заявил, что уложит любого из них, если тот попытается напасть на меня. Естественно, с той поры я с нетерпением ждала появления этого хищного чудища.

В наших «войнушках» я всегда была сестрой Мейерс и должна была перевязывать раны Кертиса, которые с течением времени стали подозрительно часто концентрироваться в области паха и нуждаться во все более изощренном лечении. То, что некогда было спальней в глубине Забытого района, стало нашим походным госпиталем. Мэтта посылали домой за пайком – пакетиками воздушного риса и соленых палочек. Тем временем я должна была исполнять ритуальные лечебные процедуры, связанные с очередной раной Кертиса. Названия процедурам он придумывал под влиянием своего пристрастия к чтению бульварных книжонок: «Трипольский массаж – батончик-херши» или «Грязевые ванны ханойской красотки». Кертис читал только журнал «Солдат удачи»; названия этих процедур ничего мне не говорили, и только много лет спустя стали вызывать смех, когда я вспоминала наши «войнушки».

В этой сказочной, болотистой комнате я потеряла девственность, но проделано это было так нежно, что даже сейчас я считаю себя счастливее многих знакомых женщин, чьи рассказы о дефлорации мне доводилось слышать. Я была привязана к Кертису, как только способна привязаться девочка-подросток. Когда его семья переехала (мне было пятнадцать), я не ела две надели. Разумеется, он даже не черкнул мне открытки – да я и не ждала, это было не в его стиле. Без него я долго ходила как потерянная. Но жизнь шла своим чередом.

Прошло, должно быть, лет четырнадцать, прежде чем воспоминания о Кертисе обрели статус безболезненных; лишь изредка их вызывал знакомый запах пота в лифте или вид крепких мускулистых мужчин, чаще всего парней, что стоят на автострадах с картонками в руках, на которых написано: «Работаю за еду».

Но вдруг несколько месяцев назад со мной произошло здесь, в Палм-Спрингс, нечто необычайное.

Я была в гостинице «Спа де Люксембург». Одному из ее постояльцев я должна была продемонстрировать образцы алоэ-продуктов, и мне надо было убить время. Наслаждаясь солнцем, я лежала возле бассейна – люди, живущие в теплом климате, делают это редко. Передо мной в шезлонге сидел человек, но я вышла к бассейну с противоположной стороны и поэтому не обратила на него особого внимания, лишь заметила, что у него хорошая стрижка, темные волосы и красивое тело. Время от времени он вскидывал и опускал голову, поворачивал ее из стороны в сторону, но не судорожно, а так, словно постоянно замечал краем глаза нечто интересное, но вроде бы все время ошибался.

И вот выходит из павильона минеральных вод эдакая богатая бабенка, настоящая Сильвия (всех богатых, хорошо одетых женщин со стильной стрижкой Элвисса зовет Сильвиями), и семенит в своих туфельках-шмуфельках и платье от Лагерфельда прямо к спящему передо мной парню. Она что-то мурлычет – что именно мне не слышно, – а затем надевает золотой браслет ему на руку, которую он протягивает ей (язык жестов) с таким энтузиазмом, словно она собиралась сделать ему прививку. Эту его руку она целует и, со словами: «Будь готов к девяти», – ковыляет прочь.

Меня разобрало любопытство.

Спокойно я иду к

бару у бассейна – тому самому, в котором ты, Энди, работал, заказываю самый изысканный коктейль розового цвета, а затем фланирую обратно к своему насесту, но при этом по пути исподтишка рассматриваю этого парня. Когда же я увидела, кто это, я чуть не умерла. Конечно, это был он, Кертис.

Он был выше, чем я запомнила, у него исчезла ребяческая пухлость; его тело стало мускулистым, боксерским, как у парней, покупающих на бульваре Голливуд одноразовые шприцы; они, кстати, весьма похожи на немецких туристов – так кажется, пока не подойдешь поближе. Все его тело было покрыто веревочками белых шрамов. И, бог мой! – он не раз побывал в тату-салоне. На внутренней стороне левой ляжки взывало к зрителям распятие, через левое плечо грохотал поезд. Под ним красовалось сердечко в паутинках трещинок; другое плечо украшали игральные кости и букетик гортензий. Ему, очевидно, пришлось испытать многое.

Я сказала: «Привет, Кертис». Он поднял голову и закричал: «О, черт возьми! Кэтрин Ли Мейерс!». Я не знала, что делать – ничего не приходило в голову. Поставив на пол бокал, я села (в позе зародыша) рядом в соседний шезлонг. Я смотрела на него и ощущала тепло. Кертис потянулся и поцеловал меня в щеку со словами: «Я скучал по тебе, куколка. Думал, так и не увижу тебя до самой смерти».

Следующие несколько минут растворились в счастье. Но скоро мне нужно было уйти. Меня ждал клиент. Кертис рассказал, как он оказался в нашем городе, но я как-то не врубилась в подробности – какие-то съемки в Л.А. (о-о!). Но и во время нашего разговора он не переставал крутить головой, что-то высматривать. Я спросила, что он ищет, но он лишь ответил: «Колибри. Может, расскажу вечером». Он дал мне свой адрес (квартиры, а не гостиницы), и мы условились вечером, в половине девятого, поужинать. Я не могла спросить его: «А как же Сильвия?», даже зная, что ей назначено на девять. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я сую нос в чужие дела.

Итак, наступило восемь тридцать, восемь тридцать и еще несколько минут. В тот вечер разразилась буря… помните? Я еле-еле добралась по адресу в ужасный, построенный в семидесятых район частных квартир возле Ракет-клаб-драйв, в продуваемой всеми ветрами части города. Электричество отключилось, уличные фонари тоже накрылись. Сточные колодцы (на случай внезапного наводнения) уже начало заливать, и в темноте я споткнулась о ступеньки у входа в дом. Квартира номер тридцать с чем-то была на третьем этаже, так что пришлось пешком подняться по черной как смоль лестнице и постучать в дверь – но лишь затем, чтобы не получить ответа. Я была в бешенстве. Повернувшись, чтобы уйти, я заорала: «Чтоб тебя черти взяли, Кертис Донелли», – и тут, услышав мой голос, он открыл.

Он был пьян. Он попросил не обращать внимания на обстановку – квартира принадлежала его другу, манекенщику Ленни. «Ударение на «и», – он поднял палец вверх. – Ты же знаешь, каковы эти модели.»

Это был уже совсем не тот маленький мальчик из Таллахесси, которого я помнила.

В квартире отсутствовала мебель и, из-за неполадок с электричеством, – свет; Кертис нашел в кухонном шкафу Ленни несколько пачек именинных свечей и зажег их. Свет был тусклым.

Я с трудом разглядела, что стены оклеены черно-белыми фото моделей, выдранными (и, надо сказать, не очень аккуратно), из журналов мод. Пахло так, как пахнут журнальные вкладыши с образцами парфюмерии. Модели были преимущественно мужского пола, атлетического сложения, они казались надутыми, странными взглядами они провожали нас из всех углов. Я старалась делать вид, что не замечаю их. Когда тебе больше двадцати пяти, журнальная дребедень, приклеенная скотчем к стене, просто пугает.

«Похоже, нам с тобой судьба определила встречаться только в нежилых помещениях, а, Кертис?» – сказала я, но, думаю, он понял намек на наш прежний походный госпиталь любви. Мы сидели на разостланных на полу одеялах возле раздвижной двери и смотрели на бурю за окном. Чтобы расслабиться, я выпила немного виски, но на этом остановилась. Мне хотелось запомнить эту ночь.

В общем, мы вели вялую, вымученную беседу давно не видевшихся людей. Атмосфера, если честно, была холодной, с притянутыми воспоминаниями, случайными тусклыми улыбками. Мне кажется, мы оба думали: а не совершили ли мы ошибку, решив встретиться? Под действием спиртного он стал сентиментален. Не исключено, что вскоре он бы заплакал.