Generation Kill (Поколение убийц)

Райт Эван

Двое морпехов осторожно приближаются к автомобилю. Он расстрелян, дверцы широко распахнуты, до сих пор го­рят фары. Сержант Чарльз Грейвз видит маленькую девочку, лет трех на вид, которая свернулась калачиком на заднем сиденье. На обивке видно немного крови, но у девочки открыты глаза. Грейвз нагибается, чтобы вытащить ее, – как он скажет позже, думая о том, какие могут понадобиться медикаменты, чтобы оказать ей помощь, – когда ее макушка съезжает набок, и наружу выпадают мозги. Когда Грейвз отступает назад, он чуть не падает, поскользнувшись на моз­гах девочки. Проходит не меньше минуты, пока Грейвз может вымолвить хоть слово. Такую ситуацию он способен описать разве что простейшими словами. “Сквозь дыру в черепе я видел ее горло”, -

говорит он.

Оружия в машине не нашли. Переводчик спрашивает отца, который сидит у дороги, почему он не отреагировал на предупредительные выстрелы и не остановился. Тот просто повторяет: “Извините”, а затем смиренно просит разре­шения подобрать тело своей дочери. Последнее, что видят морпехи – это то, как он уходит по дороге прочь, неся ее тело на руках.

Тем временем, снаряды артиллерийской поддержки, которую рота Браво вызвала сорок пять минут тому назад, начи­нают падать на шоссе с запада – там, где был замечен поток машин, покидающих город. Снарядами 155-мм стреляют из гаубиц морской пехоты, спрятанных где-то в шестнадцати-двадцати пяти километрах южнее. Они оставляют в небе дугообразные оранжевые следы. На расстоянии, огненные взрывы выглядят красиво и завораживающе, как любое пристойное шоу на четвертое июля. 164-мм артиллерийские снаряды падают вдоль шоссе, но кровавая расправа над машинами, деревнями и фермами у дороги остается невидимой в темноте.

Разрушения продолжаются и после восхода солнца. Неспешные штурмовики A-10 Thunderbolt (“Удар молнии”) обле­тают Аль-Хай по северному краю, изрыгая пулеметный огонь. Корпус самолета, по сути, построен вокруг семист­вольного пулемета длиной в двадцать один фут – одного из самых больших пулеметов этого типа. Когда он стреляет, раздается рвущийся звук, будто кто-то разрывает небо напополам. А-10 заканчивают свое представление, сбрасывая на город четыре фосфорные бомбы – химические зажигательные устройства, которые разрываются в небе, посылая длинные белые усы искрящегося пламени на цели внизу.

Когда конвой первого разведбатальона выстраивается утром в колонну, у дороги толпятся гражданские. Батальон направляется на юг, обратно к Эль-Хайю, а затем – на север, по другой дороге к следующему городу – Эль-Муваффа­кия. Большинство в толпе – это мальчики, от двенадцати до пятнадцати лет. Утренняя демонстрация американской воздушной силы привела их в нездоровое возбуждение. Они приветствуют морпехов так, словно они – рок-звезды. “Привет, друг! – кричат некоторые из них. – Я люблю тебя!” Кажется, не имеет никакого значения, что эти юноши только что стали свидетелями частичного уничтожения своего города. А, может, быть в этом и заключается вся при­влекательность морпехов. Одно из обещаний президентской администрации Буша перед началом войны гласило, что иракские массы будут усмирены кампанией воздушной бомбардировки “шок и трепет”. Странное дело – судя по все­му, эти люди ей забавляются. “Они думают, что мы круты, – говорит Персон, – потому что у нас хорошо получается взрывать всякое дерьмо”.

Конвой первого разведбатальона тормозит на дороге у моста. Детишки, собравшиеся у тракторного прицепа, расстре­лянного накануне ночью, скачут вокруг и машут руками, не обращая никакого внимания на валяющиеся у их ног тела пассажиров. Чуть дальше – еще одна расстрелянная машина, рядом с которой в грязи валяется труп мужчины. И сно­ва вокруг останков побоища пляшут дети, показывая американцам поднятый вверх большой палец и выкрикивая: “Буш! Буш! Буш!”

Я останавливаюсь у машины Эсперы – Хамви с открытым верхом. Уставившись на ухмыляющихся нищенских детей с грязными ногами, он говорит: “Меня тошнит от того, как живут эти люди”. Капрал Габриэль Гарса, стоящий у гра­натомета 0.50 калибра в своей машине, говорит: “Да они живут ничем не хуже, чем мексиканцы в Мексике”. Гарса улыбается детям и бросает им конфеты. Его бабушка из Мексики и, судя по тому, как он усмехается, становится

по­нятно, что мексиканцам не так уж плохо живется.

Эспера с отвращением отворачивается. “Поэтому я на хрен терпеть не могу Мексику. Ненавижу страны третьего мира”.

Несмотря на резкую критику, которую высказывает Эспера в отношении белого человека, – он высмеивает англий­ский как “господский язык” – его мировоззрение отражает самопризнанную роль слуги в империи белых. Это что-то, чем он, очевидно, наслаждается с одинаковой долей гордости и цинизма. “Эти люди живут как в аду, - говорит он. – США просто нужно войти во все эти страны, здесь и в Африке, установить американское правление и наладить ин­фраструктуру – с МакДональдсом, Старбаксом, Эм-Ти-Ви, – а затем просто передать это им. Если нам придется убить 100 тысяч, чтобы спасти 20 миллионов – это того стоит”. Он зажигает сигару. “Черт, США делали то же самое дома на протяжении 200 лет – убивали индейцев, использовали рабов, эксплуатировали труд иммигрантов, чтобы по­строить систему, которая сегодня для всех одинаково хороша. Как это называет белый человек? Предопределение судьбы”.

Через полчаса конвой первого разведбатальона снова ползет на север по проселочной дороге среди полей. Когда Хам­ви Колберта проезжает мимо затененной деревьями деревушки с левой стороны, там раздается серия взрывов. По зву­ку это похоже на выстрелы из миномета, возможно, откуда-то из деревенских домов. Если десять дней назад тот факт, что позиция врага находится всего в нескольких сотнях метров, не на шутку встревожил бы группу, этим утром никто не произносит ни слова. Колберт устало берет свою ручную радиостанцию и передает информацию о расположении предполагаемой позиции врага.

Как только проходит первоначальное возбуждение, вторжение в страну становится обыденным и стрессовым делом, словно работа на допотопном заводском сборочном конвейере: задания редко отличаются друг от друга, но если ненароком отвлечься, то можно по­лучить увечье или погибнуть. Группа останавливается в поле у канала, в нескольких сотнях метров от выезда из де­ревни. Работа батальона этим утром – наблюдать за шоссе со стороны водоема. Это другая дорога, ведущая из Эль­-Хайа, и первый разведбатальон должен стрелять по любым вооруженным иракцам, которые попытаются сбежать из города. В этот момент в город вступает группа RCT 1.

Половина группы Колберта растягивается на траве и засыпает. Здесь красиво. Поблизости от нас находится роща из пальмовых деревьев с синими и зелеными птичками ярких расцветок, которые наполняют воздух громким, музыкаль­ным щебетанием. Тромбли пересчитывает уток и черепах в канале, за которыми наблюдает при помощи бинокля. “Мы – как на сафари”, – говорит Колберт.

Чары нарушены, когда подразделение разведки в пятистах метрах от нас открывает огонь по грузовику, выезжающе­му из города. Мужчина с АК выпрыгивает из машины вдалеке. Он бежит через поле по другую сторону канала. Мы лениво наблюдаем из травы, как его расстреливают другие морпехи.

Птицы как прежде поют, когда мужчина по ту сторону канала возникает снова, прихрамывая и шатаясь словно пья­ный. Никто в него не стреляет. У него больше нет автомата. Правила ведения боевых действий соблюдаются неу­коснительно. Несмотря на это, вряд ли они способны прикрыть всю безжалостность этой ситуации.

В нескольких машинах от Хамви Колберта, другая взводная группа наблюдает за местностью, откуда, предположи­тельно, стреляли из миномета часом ранее. Эта группа, возглавляемая снайпером, сержантом Стивеном Ловеллом, наблюдает за деревней при помощи биноклей и через прицел снайперских винтовок. Никаких признаков вражеской активности не заметно, видно только группу гражданских – мужчин, женщин и детей, – которые занима­ются своими делами у кучки из трех хибар. Но вполне возможно, что минами стреляли оттуда – федаины часто заез­жают в поселок, делают несколько минометных выстрелов и едут дальше.