Генетическая бомба. Тайные сценарии наукоёмкого биотерроризма

Бобылов Юрий Александрович

Сравнительный анализ российской и американской практики прошлого защиты секретной информации в 90-е годы оказался не в нашу пользу, отсюда огромные экономические потери [50; 82].

Пример из атомной науки.

В 1999 г. в австрийском городке Лаксенбург был проведён международный симпозиум по истории атомных проектов, на котором собрались вместе учёные, в течение десятилетий работавшие в обстановке строжайшей секретности с использованием данных внешней разведки о поисках и находках своих противников.

Вот что сказал известный российский физик-атомщик Л. П. Феоктистов о прошедших дискуссиях учёных: «Сегодня мы открываем значительно больше карт, чем американцы. Они, зажатые своими старыми

инструкциями, почти ничего не говорят. Конкретные претензии: мы приводим документы, раскрываем факты, раскрываем последовательные этапы создания оружия. Oт американцев мы этого не услышали. В приватных беседах они до сих пор заявляют, что мы украли у них бомбу, или, говоря мягче, шли их проторённой дорожкой. Сегодня известно, что действительно, первую бомбу мы делали по их чертежам, но вот термоядерная – это уже целиком наше творение».

Для справки, Л. П. Феоктистов был одним из создателей первой серийной водородной бомбы, переданной в 1957 г. на вооружение армии, за что группа учёных из Челябинска-70 получила Ленинскую премию за 1958 г. [67, с. 244].

Конечно, можно ссылаться, что в США многие инструкции также устарели и не отвечают требованиям большей открытости чисто архивных данных. Однако налицо и строгое следование таким инструкциям. Это «законопослушание» – примечательная черта самих американцев. Во всём этом просматривается их большее, чем в России, уважение к своей государственной тайне и национальный патриотизм.

Отмеченная выше «недооценка важности защиты государственной тайны» особенно характерна для структур «гражданской» российской науки (РАН, Минобразование, отраслевая наука) [14; 35].

Каковы же оценки самих учёных о степени засекречивания фундаментальной и прикладной науки?

В открытой российской и зарубежной печати такие оценки даются очень редко. В этом отношении интересны признания И. В. Мелихова (акад. РАЕН) и Ю. Д. Третьякова (акад. РАН).

В совместной публикации «У последней черты» («НГ-наука», 1999, № 4, апрель) известные химики, в частности, химфака МГУ, отмечают: «Фундаментальная наука, которая занимается изучением явлений природы и общества как таковых, некоторая часть новых знаний направляет непосредственно в печать, делая их всеобщим достоянием. Однако если изучаемое явление сулит значительную коммерческую выгоду, то новые знания о нём засекречиваются и в течение некоторого времени сохраняются государствами и фирмами как национальное достояние. По нашим оценкам, секретным становится от 50 до 80% информации, накапливаемой фундаментальной наукой. Прикладная наука, которая занимается изучением процессов в конкретных производствах, поступает так же. Но здесь секретной становится 90-95% новой информации, а “тайное становится явным” через более длительное время. Каждая страна имеет собственный запас знаний, из которого общим становится только небольшая часть».

Очевидно, что на ранних стадиях научного поиска не только военная ориентированность работ, но и их направленность на решение многих гражданских (т. е. невоенных) проблем также предопределяет необходимость их засекречивания [3].

Развитие мировой биологии несёт свои государственные и коммерческие тайны [92].

С определением полноты объекта государственной тайны в России есть проблемы. Так, многие «гражданские» дела государства (например, в области научно-технической политики, инвестиционных конкурсов, структурной перестройки экономики и т. д. ) сегодня не менее секретны, чем дела военные.

Возникает вопрос, нет ли в структуре федеральных органов управления каких-либо локальных сил и групп, которые не хотели бы излишне детализировать и регламентировать такие «перечни», чтобы не привлекать внимание конкурирующих сил и общественности к указанным нами гражданским направлениям? Также не влияет ли жажда дальнейшего обогащения некоторых влиятельных групп в структурах власти на реализацию закона РФ «О государственной тайне»?

Следует дать положительные ответы на такие вопросы [1; 4; 24].

Всё это требует специального парламентского контроля со стороны Федерального Собрания РФ за правильным исполнением закона «О государственной тайне».

По мнению автора, наша стран нуждается в организации специального контрольною органа при Федеральном Собрании РФ – Палате по государственной тайне РФ (создаваемой по образу и подобию Счетной Палаты РФ). Этот вопрос мной активно лоббируется несколько последних лет [1; 2; 3; 4; 5; 11; 24].

Во время прошедшей 20-21 января 2004 г. 2-й Международной конференции ВААФ «Мировое сообщество против глобализации преступности и терроризма» мной неофициально был поднят вопрос о несомненной важности организации в РФ такой Палаты по государственной тайне перед уже бывшим заместителем Секретаря Совета Безопасности РФ В. Г. Степанковым. «В верхах» есть понимание этой сложной и деликатной «административной проблемы» обеспечения национальной безопасности в России. Однако В. Г. Степанков исключил возможность внесения специальной поправки в Конституцию РФ (для справки, именно Конституция страны определила возможность создания Счетной Палаты РФ).

Сегодня о будущем биологической науки и её «опасности» для человечества идёт немало споров. Соответственно, учёные ищут богатых спонсоров. В то же время отдельные их достижения, в том числе в сфере генной инженерии, уже попали в поле зрения профессиональных военных, спецслужб и, разумеется, агрессивных международных террористических группировок.

В опубликованном докладе автора «Угроза наукоёмкого терроризма» на 2-й Международной конференции ВААФ «Мировое сообщество против глобализации преступности и терроризма» имеется такой тезис: «По нашему мнению, резкое сокращение финансирования российской науки в области органической химии и биотехнологий (особенно в высшей школе России) создало особые национальные условия для использования имеющегося потенциала науки, техники, материалов криминальными и террористическими структурами, в том числе зарубежного происхождения. Более того, можно даже полагать, что с начала 90-х годов Россия – это весьма безопасная географическая площадка для создания многих новых наукоёмких террористических угроз всему миру» [71, с. 128].

Военные и дальновидные политики не могут не интересоваться ходом некоторых научных дискуссий.

Очевидно, что для отечественной практики характерно как излишнее засекречивание научно-технической информации в военно-ориентированных структурах ВПК, так и недооценка важности защиты государственной тайны в сфере гражданских исследований и разработок. При этом порой коммерческая тайна в сфере гражданских НИОКР не может заменить тайну государственную [81].

Известна роль промышленного шпионажа в обеспечении конкурентоспособности экономики. Сегодня в России такой шпионаж в отношении ведущих стран мира идёт в основном по линии государственных структур СВР РФ, ГРУ (Генштаба Минобороны РФ) и ФСБ России [90].

«Все приличные люди начинали в разведке. Я – тоже! » – сказал однажды известный в США и в мире государственный деятель Генри Киссинджер в разговоре с Президентом России В. В. Путиным.

Очевидно, организация «перелива» многих украденных «ноу-хау» из военно-промышленного комплекса в открытую экономику и отдельные коммерческие структуры очень непроста. Здесь наличие допуска к государственной тайне является исходным условием реализации этого «перелива».

В то же время правовая защита интеллектуальной собственности имеет свои пределы [10; 62; 81].