Гений пустого места
Шрифт:
— Кто родил?! — заорал Хохлов. — Кого удавил?!
Он шагнул в подвал, опять споткнулся — ну что за день сегодня такой, все он спотыкается! — и налетел на Валентину Петровну.
— Ты гляди, куда прешь, сынок! Или… может, ты сам? У тебя табельное оружие есть?
— Чего-о?
И тут наконец он понял в чем дело.
Под трубой на полу лежала собака, показавшаяся в свете фонаря огромной и очень лохматой. Почему-то она не рычала и не скулила, а, подняв громадную башку, следила за Валентиной Петровной и Хохловым.
— Голыми руками ее не возьмешь, — скороговоркой объясняла Валентина Петровна. — Не дастся! Хакимка-подлец дверь не запер! А она тута и родила, сука проклятая! Ты бы пристрелил ее, сынок, только дай я выберусь, а то уши полопаются. Есть у тебя вооружение-то? А сосунков вон в снег покидать. К утру замерзнут, и вся недолга!
Хохлов повернулся и посветил ей в лицо, как светят спецагенты в кино во время своих спецопераций. Она поправляла платок и шапочку пирожком. Варежку она сняла, и у нее была узловатая рука человека, который всю жизнь много и тяжело работал.
Самая обыкновенная — вот в чем штука. Самая обыкновенная пожилая тетушка, которая ревностно относится к своей работе и любит внуков.
— А если нет вооружения, за Хакимкой надо сходить, чтоб он удавил. Он промашку допустил, пусть он и ликвидирует! Да ты не жалей, сынок! — вдруг сказала она добрым голосом. — Этих собак развелось видимо-невидимо, скоро людям места не останется! И все заводят их, заводят, дармоедов! А хочешь, постереги, я сама сбегаю до каптерки! Только не уходи, а то, неровен час, она их куда в другое место перетащит, ищи потом по всему двору!
Хохлов кивнул.
— Ты чего молчишь-то, сынок?
— Я говорю, идите за вашим Хакимом! Я… постерегу.
— Может, попробуешь сосунков вытащить? Или не даст она, зараза? А то бы вытащил пока, да вон в сугроб!..
— Идите уже, — сказал Хохлов таким голосом, каким разговаривал только на работе, когда ему сообщали, что завод задерживает выполнение заказа на трубы примерно месяца на три, а там видно будет! — Ну?!
Валентина Петровна, хороший и бдительный домоуправ, нацепила свою варежку, перевалила порог и засеменила по расчищенной асфальтовой дорожке.
— Значит, так, — быстро проговорил Хохлов и присел на корточки рядом с собакой, которая все молчала и только мелко дрожала от напряжения. — Ты сейчас встанешь и пойдешь за мной, поняла? Твоих детей мы заберем с собой. Сколько их там, а?
И он посветил на собачий живот и сунул руку в густое шерстяное тепло. Собака грозно и утробно зарычала, но Хохлову некогда было ее бояться.
— Ты чего? — спросил он, шаря в шерстяном и теплом. Там возилось, недовольно попискивало, но он не понимал, сколько их. — Дура совсем? Не слышала, что тебя надо удавить, а детей твоих поморозить?
Собака перестала рычать.
— Вот именно, — сказал Хохлов.
Двух он нашарил, но, кажется, были еще. Этих двух он осторожно вытащил из-под материнского брюха и рассовал за пазуху, на две стороны. Выглянул из подвала и крикнул:
— Ольга! Давай быстрей!
Собака опять зарычала и вдруг вскочила на ноги, оказавшись, таким образом, Хохлову примерно по пояс.
— Ну, ты здорова! — заметил ей Хохлов. На полу остался еще один щенок, увесистый и мохнатый. Он недовольно запищал, лишившись тепла и защиты, и стал тыкаться в разные стороны.
— Мить, ты чего? И куда наша Валя понеслась?
— Ольга, там еще один. Бери его, и пошли отсюда.
— Кто?!
— Дед Пихто, — сказал Хохлов и сунул щенка ей в руки.
Ольга сделала то, что сделали бы все женщины на свете — кроме одной, по имени Валентина Петровна. Она прижала к себе собачьего ребенка и запричитала, какой он хорошенький и маленький.
— Собирайтесь, мамаша, — велел Хохлов собаке, которая рычала, вздыбив шерсть, но никак им не мешала. — Давай, давай, шевелись! Ольга, выходи отсюда!
Телефон у него в кармане опять зазвонил, но Хохлову было не до него.
Ольга, сунув за отворот шубы шерстяной недовольный оковалок, выскочила из подвала, и Хохлов полез за ней, а собака все не шла.
— Ну и сиди здесь, — сказал Хохлов. — Жди, когда тебя Хаким удавит!
Он стал выбираться за дверь, и тут собака легонько цапнула его за джинсы.
— Пошли! — заорал Хохлов. — Ну!..
И она поняла, отпустила и двинулась за ним. Вдоль дома, под самой стеной, как совершающие побег из тюрьмы — первая Ольга, замыкающая огромная собака, — они добрались до подъезда. Ольга полезла в карман за ключами, когда на асфальт упали две неестественно длинные островерхие тени и послышались голоса.
— Быстрее! — прошипел Хохлов. Щенки возились и пищали. Собака ждала и тихонько рычала.
Ольга выхватила ключи, уронила в снег, нагнулась и стала искать.
— Как ты мог, турецкая твоя морда, подвал не запереть? — слышалось совсем рядом. — Она там и пристроилась, пакость эта! Да еще с сосунками! И у этого, из милиции, никакого вооружения нету, чтобы пристрелить! Значит, удавишь и к ящикам оттащишь, слышишь, Хакимка? А сосунков утром подберешь.
— Да вэдь они нэ мэшают! — жалобно отвечал второй голос. — Нэ могу я собак давыть! И дэти у нее малые!
— Ничего не знаю! Сам допустил, сам и дави теперь!
Ольга нашла ключи, отперла, толкнула дверь, и они все как-то моментально протолкались внутрь.
Дверь закрывалась очень медленно, и все вместе они ринулись к лифту, словно на самом деле боялись Валентину Петровну, словно она на самом деле могла их остановить и силой отобрать у них щенков и убить собаку!
— Может, ты мне объяснишь, что случилось? — спросила Ольга, когда они наконец ввалились в квартиру. Спросила, но дожидаться ответа не стала.