Гений пустого места
Шрифт:
Родионовна, которая шмыгала носом и была похожа на удрученную сову, еще больше округлила глаза и уставилась на него:
— А ты думаешь, он может… вернуться?!
— А черт его знает! — заорал Хохлов. — Он меня в свои планы не посвящал! Давай, мать твою, поднимайся, и поедем, а?! Давай, давай! Где у тебя шуба или что там?..
— На вешалке, в прихожей.
Грозными шагами, от которых в серванте задрожала посуда, Хохлов прошел в прихожую, снял с вешалки то, что больше всего было похоже на шубу. И оказалось, снял не то.
— В этом я на помойку хожу, — сказала Родионовна
— Фиалковые — это какие? — осведомился Хохлов.
Родионовна точно не знала, и тогда он посоветовал не лезть к нему со всякой ерундой.
Охая, она просунула руки в рукава какой-то другой шубы и стала искать ключи. Они оказались в двери с наружной стороны.
— Он меня втолкнул, — сказала она, — когда я замок отпирала. Только мне казалось, что ключи я уже вынула, когда он… налетел.
— Выходит, не вынула, — сквозь зубы отвечал Хохлов. Так ему жалко было ее, охающую, побитую, покорно собирающуюся в чужой дом, что он чуть не плакал.
Виктор Ильич Авербах говорил аспирантам, что сильного мужчину слабым делает женщина, которая ему небезразлична. Верность науке, говорил Виктор Ильич, исключает верность женщине!
Хохлов, который никогда особенно не интересовался вопросами любви, силы и слабости, нынче так ослаб как раз по причине женщины, которая была ему небезразлична, что решительно не знал, что делать!..
Поехать по городу, что ли, погонять! Налететь на гаишников и с ними оторваться по полной программе?..
Арина все вздыхала, возилась, а Хохлов смотрел по сторонам, только чтобы не смотреть на нее, и вдруг увидел на полу в комнате, в развале вывороченных вещей, серую кроличью шапку с ушами.
Тут он взял Родионовну за руку, да так крепко, что она спросила, что случилось.
— Ариш. — Он глаз не сводил с этой шапки, как сапер с мины. — Это твое?
И он кивнул на ушанку.
Она посмотрела и отвела глаза.
— Нет, — сказала она и шмыгнула носом. — Это… его. Он был в серой шапке, я… сверху видела.
Хохлов пропустил мимо ушей слово «сверху» и услышал только, что она видела этот треух на том, кто на нее напал!
— Ариш, это Кузина шапка!
Она опять посмотрела и опять отвела глаза:
— Да. Похожа.
Хохлов выпустил ее руку, вернулся в комнату, помедлил и взял ушанку в руки.
Ну да. Громадный кроличий облезлый треух с коричневыми ботиночными завязками на ушах.
Выходит, здесь был… Кузя?! Выходит, убили кого-то совсем другого?! Значит, это он втолкнул Родионовну в дверь, и связал леской, и рвал ее за волосы, и…
— …и не забудь, что у меня в пятницу выступление! — напоследок сказал Степка серьезно. — А папа к тому времени… успеет?
— Что значит успеет, Степ? — спросила Ольга и переложила мобильник в другую руку. Возле общежития, где жил Кузя, снег, ясное дело, никто не чистил, и сейчас придется осуществлять аттракцион неслыханной парковки.
— Мам, ты что, думаешь, я дурак? — тоже очень серьезно спросил Степка. — У него же неприятности из-за Кузи, да? И не уезжал он в командировку! Он в милиции, да?
Дети Пилюгиных всех друзей и родственников всегда называли только по именам, «дяди» и «тети» исключались. Грубый Хохлов, когда его называли «дядей Митей», всегда говорил: «Какой я тебе дядя? Тамбовский волк тебе дядя!»
Ольга перестала осуществлять аттракцион парковки, остановилась посреди улицы и помолчала, изо всех сил прижимая трубку к уху.
Сын спросил ее, и ей придется отвечать.
— Да, Степ. Только, учти, это все полная ерунда! Папа ни в чем не виноват и не может быть виноват! В милиции обязательно разберутся, и мы делаем все, что нужно. Ты не волнуйся.
— Мам, но там, наверное, ужасно. — И голос у сына дрогнул.
— Где?
— В тюрьме. Он же в тюрьме, да?
Ольга Пилюгина старалась не думать о том, что ее муж «в тюрьме». Так старалась, что не могла ни спать, ни есть, но Степка не должен об этом знать.
— Что ты, сынок! В тюрьму сажают после суда, а папу никто не осудил и не осудит! Он… просто в милиции.
— Ну да, — фыркнул Степка. — Просто в милиции!..
— Степ, ты не волнуйся.
Ольга очень старалась не расплакаться, она не разрешила себе плакать в тот момент, когда Димона засунули в милицейский «газик» и повезли по двору их дома, а все соседи стояли и смотрели. Она сказала себе, что плакать ни за что не станет. И у нее получалось… ну, почти получалось.
— Я не знаю, успеет ли он на твое выступление, но очень надеюсь, что успеет.
Степка протяжно вздохнул в трубке и вдруг выпалил:
— Мам, а если это он? Ну, ведь Кузя к нему все время приставал, и папа говорил, что он его с балкона выбросит.
— Степа, твой папа не способен убить человека, — очень твердо сказала Ольга. — И выкинь это из головы!..
— Мой папа, — заявил Степка с необыкновенной гордостью, — способен на все!
И она вдруг поняла, что в его тринадцатилетней голове отец как был, так и остался героем, лучшим из мужчин!.. У сына не было в том никаких сомнений. Даже если отец совершил нечто ужасное, он сделал это именно потому, что герой! Ну, как Рэмбо в старом-престаром кино! Он там тоже всех убивает, и поделом им, потому что убивает он только «плохих», а «хорошим» помогает, спасает их! И сейчас отец — это Рэмбо, которого все ловят, осуждают и хотят погубить, но он-то, Степка, знает, как все обстоит на самом деле!..
— Папа никого не убивал, — повторила Ольга. — Никого! Наш папа самый лучший человек на свете, и он не убивает своих друзей.
— Мам, давай я домой вернусь, а? Забери меня от бабушки, ну пожалуйста! Я буду тебе помогать, ухаживать за тобой буду! Я тебе чай стану греть! Забери меня домой, мама!
— Пока не могу, — твердо сказала Ольга.
— Почему?!
— Потому что не могу. — Невозможно было признаться сыну, что в любой момент милиция может устроить у них в доме обыск! Она точно не знала, но ей казалось, что такое вполне может произойти.