Гений
Шрифт:
Целый ряд оригинальных замыслов, возможно даже большинство, исходил от Юджина, но наброски просматривал и «доводил» Саммерфилд, обрабатывал отдел текстов, проверяли заказчики и так далее до тех пор, пока не вносились те существенные изменения, которые и приводили наконец к успеху. Безусловно, во всем этом большая заслуга принадлежала Юджину. Его замыслы вдохновляли и заражали других. Он оживил деятельность компании «Саммерфилд» уже самим своим появлением, но он был отнюдь не единственным, на ком зиждилась работа, и отлично понимал это сам.
Юджин отнюдь не страдал самомнением и чванством — просто он стал увереннее в себе, спокойнее, добродушнее, его уже не так легко было вывести из равновесия; но и это раздражало Саммерфилда. Ему нужен был человек, который бы его боялся, и, понимая, что Юджин может от него ускользнуть, когда окончательно встанет на ноги, он стал подумывать, как бы помешать его неожиданному бегству или дискредитировать его, чтобы он ничего не выгадал при уходе. Ни тот, ни другой не выказывали открытой неприязни друг к другу и ничем не обнаруживали своих истинных чувств, но, тем не менее, дело обстояло так. То, что Саммерфилд задумал, было не легко осуществить, тем более в отношении Юджина. Последний постепенно завоевывал популярность в деловых кругах и держался все более и более независимо. Рекламодатели крупные фабриканты, которым случалось знакомиться с ним, проявляли к нему большой интерес. Они, конечно, еще не знали ему истинную цену, но угадывали в его таланте большую силу. Один из них, видный финансист (бывший сенатор Кенион С. Уинфилд из Бруклина), занимавшийся операциями с недвижимым имуществом, встретил как-то Юджина в кабинете у Саммерфилда и позже, когда они отправились вдвоем завтракать, спросил:
— У вас тут служит один очень интересный человек, — Витла, кажется. Откуда он?
— Откуда-то с Запада, — уклончиво ответил Саммерфилд. — Право, толком не знаю. У меня перебывало столько заведующих художественным отделом, что я всех не упомню.
Уинфилд уловил в тоне собеседника нотку враждебности и пренебрежения к своему подчиненному.
— Он показался мне очень способным человеком, — заметил он, намереваясь кончить на этом разговор.
— Да, да, он способный, — отозвался Саммерфилд. — Но, как и у всех художников, у него ветер в голове. Это самый ненадежный народ на свете. На них нельзя ни в чем положиться. Сегодня он клад, а завтра — глядишь, ничего не стоит. С ними прямо, как с детьми, приходится возиться. Такой, случается, встанет с левой ноги и уже ни на что не способен.
Уинфилд подумал, что в этом есть доля правды. Художники, как правило, никуда не годятся в деловом отношении.
Все же он сохранил о Юджине приятное воспоминание.
В том же духе Саммерфилд отзывался о Юджине и в конторе и в других местах. В беседах с подчиненными он начал поговаривать, что Юджин, в сущности, не справляется со своим делом и что придется, видно, с ним расстаться. Это, конечно, очень печально, но все художники, даже лучшие из них, хороши лишь до поры до времени и скоро выдыхаются. Он и сам, мол, не может понять, чем это объяснить, но это факт. Ни один из них еще не оправдал его надежд. Таким путем Саммерфилд хотел подчеркнуть собственные неисчерпаемые способности и доказать, что Юджин не такая уж крупная фигура. Все, кто хоть сколько-нибудь знал Юджина, не верили этому. Однако сотрудникам конторы стало ясно, что Юджина ждет отставка. Он был слишком талантлив, слишком любил повелевать, и все понимали, что такому сотруднику не ужиться в предприятии, где существует полное единовластие. Это брожение умов сильно мешало работе. Кое-кто из сотрудников Юджина склонен был перейти на сторону неприятеля.
Время шло. Резко изменившееся отношение Саммерфилда не мешало Юджину все больше вырастать в собственных глазах. Он еще не потерял головы, однако день ото дня становился все увереннее в себе. Работа с художниками помогла ему возобновить прежние связи с такими людьми, как Луи Диза, мосье Шарль, Люк Севирас и многие другие. Все они знали теперь, что он делает, и удивлялись, почему он не возвращается к настоящей живописи. Мосье Шарль негодовал. «Это большая ошибка с его стороны», — говорил он. Он всегда утверждал, что дезертирство Витлы — незаменимая потеря для американского искусства. Как ни странно, но одна из картин Юджина была продана весной, уже после его поступления к Саммерфилду, и еще одна — зимою того же года. За каждую он получил по двести пятьдесят долларов, причем одна была продана братьями Потль, а другая Джейкобом Бергманом. Эти сделки и полученные от обеих фирм предложения выставить взамен проданных другие его полотна сильно подбодрили Юджина, по крайней мере он знал, что в случае чего прокормится живописью и как-нибудь не пропадет.
И вот настал день, когда Юджин получил приглашение для переговоров от мистера Альфреда Кукмэна, владельца издательства, в котором работал когда-то Саммерфилд. Переговоры ни к чему не привели, так как Кукмэн не намеревался платить больше шести тысяч, а Саммерфилд обещал Юджину, что со временем доведет его оклад до десяти тысяч, если он останется у него работать. К тому же Юджин считал неудобным уйти сейчас; останавливало его и то, что Кукмэн не имел в деловом мире ни того веса, ни того престижа, каких достиг в то время Саммерфилд. Действительно заманчивое предложение пришло полгода спустя, когда одно из филадельфийских издательств, стремясь поднять тираж своего еженедельника, начало подыскивать заведующего отделом рекламы.
Это издательство имело обыкновение привлекать молодые силы, причем преимуществом пользовался тот кандидат, который уже как-то зарекомендовал себя и сумел к тому же произвести выгодное впечатление на владельца фирмы. Следует заметить, что Юджин имел так же мало опыта в заведовании отделом рекламы, как и в заведовании художественным отделом. Но, проработав у Саммерфилда почти два года, он стал неплохо разбираться в вопросах рекламы, а люди, с которыми он соприкасался, приписывали ему даже больше того, что он знал. Юджин до некоторой степени постиг организацию дела у Саммерфилда, понял, как тот расставляет силы, поручая одному одну часть работы, другому — другую. Участвуя в совещаниях и консультациях, он имел возможность изучить, чего хотят клиенты, как они представляют себе рекламирование своего товара и какие требования предъявляют к тексту. Он понял, что решающими факторами являются новизна, убедительность и красота оформления, и ему так часто приходилось переделывать работу сообразно с этими требованиями, что теперь он хорошо знал, как это делается. В вопросах о комиссионных, скидках, долгосрочных договорах и тому подобном он чувствовал себя как дома. Ему не раз приходило в голову, что он мог бы с успехом открыть свое собственное маленькое агентство, попадись ему честный и способный заведующий коммерческой частью или компаньон. Но такой человек все не попадался, и Юджин спокойно выжидал.
В филадельфийском издательстве Кэлвина слышали о Юджине. В поисках нужного человека основатель фирмы Обадия Кэлвин внимательно знакомился с кандидатами, которых рекомендовали ему всевозможные агентства в Чикаго, Сент-Луисе, Балтиморе, Бостоне и Нью-Йорке, но еще ни на ком не остановился. Он никогда не спешил принимать решение и с гордостью говорил, что, сделав однажды выбор, может быть уверен в хороших результатах. О Юджине он узнал уже после долгих поисков. Как-то он встретил в филадельфийском «Юнион-клубе» одного агента, с которым у него были крупные дела, и тот между прочим спросил:
— Говорят, вы ищете заведующего рекламным отделом для вашего еженедельника?
— Совершенно верно, — сказал Кэлвин.
— Мне на днях рассказывали про человека, который, кажется, подошел бы вам. Он работает в Нью-Йорке, у Саммерфилда. Это агентство, как вы, может быть, заметили, выпустило в последнее время много превосходных реклам.
— Да, кажется, я видел некоторые из них, — сказал Кэлвин.
— Не помню точно, как его зовут, — не то Витла, не то Гитла, что-то в этом роде. Так вот, он там работает, и, по слухам, очень дельный человек. Не скажу вам, какую должность он занимает. Вы можете справиться.
— Благодарю вас, я так и сделаю, — сказал Кэлвин.
Он действительно был благодарен своему собеседнику, так как ни один кандидат, о которых ему говорили до сих пор, полностью его не удовлетворял. Кэлвин, человек уже старый, обладал исключительной способностью угадывать в людях дарование и наряду с энергией ценил в них образование и вкус. Он был ревностный христианин и возглавлял целый ряд печатных изданий так называемого «христианского», — иначе говоря, заведомо консервативного направления. Вернувшись к себе в контору, он посоветовался со своим компаньоном мистером Фредериксом, имевшим в предприятии небольшую долю, и попросил его навести справки о рекомендованном ему лице. Фредерикс так и сделал. Он позвонил в Нью-Йорк Кукмэну, и тот, обрадовавшись случаю насолить своему бывшему служащему Саммерфилду, лишив его лучшего сотрудника, ответил Фредериксу, что, по его мнению, Юджин очень талантливый человек, быть может, самый талантливый из всей работающей в этой области молодежи. Пожалуй, он именно тот, кто нужен издательству «Кэлвин», человек деловой и с инициативой.