Гений
Шрифт:
Зимой миссис Дэйл предпочитала жить на Стейтен-Айленде, в своем фамильном особняке на холмах Граймс-Хилл, откуда открывался великолепный вид на залив и нью-йоркскую гавань. На севере гуманной грядой тянулись менее высокие здания Манхэттена. На востоке зыбилось море, то голубое, то серое, то свинцовое. На западе виднелся Килл-ван-Кал с многочисленными судами и склоны Орендж-Хиллс. В яхт-клубе Томкинсвилла у миссис Дэйл была своя моторная лодка, которой пользовался Кинрой, а в ее городском гараже стояло несколько автомобилей. Она держала верховых лошадей, в доме у нее было четверо постоянных слуг — словом, в ее распоряжении были все те преимущества и удобства, из которых состоит жизнь беспечных богачей.
Две ее младшие дочки учились в фешенебельном пансионе в Территауне, а сын Кинрой готовился в Гарвардский университет. Старшая дочь Сюзанна жила теперь дома с матерью; она только что вышла из пансиона и уже начала выезжать.
Было что-то свое, особенное в этой цветущей девушке, то порывистой, то мечтательно безразличной, с улыбкой, подобной дыханию ветерка, оживляющего поверхность вод. Большие голубовато-серые глаза Сюзанны, румяные, красиво очерченные губы и еще по-детски округлое розовое личико в ореоле пышных русых волос были полны неизъяснимого очарования, а ее девичий стан дышал и невинностью и сладострастием. Смех ее напоминал журчанье ручья, — а она часто и заразительно смеялась, потому что радовалась каждой шутке. Это была одна из тех от природы мудрых, но еще не вполне сложившихся поэтических натур, которые в невинности своей сердцем угадывают глубочайшие тайны жизни; они вырываются на простор жизни, такие же прекрасные и — увы! такие же хрупкие, как легкокрылая бабочка, выпорхнувшая из куколки на утренней заре. Юджин впервые увидел Сюзанну много времени спустя после знакомства с ее матерью, но, увидев, был поражен ее красотой.
Жизнь подчас лепит свои загадки из грубой глины, одним взглядом двенадцатилетней девочки вдохновляя великого Данте. Она может быка сделать богом, и обожествить ибиса или жука, и воздвигнуть алтарь золотому идолу, которому толпа будет поклоняться. Парадокс? Да, парадокс. В Сюзанне за незрелой, но уже близкой к совершенству красотой скрывалось детски поэтическое, туманное представление о мире. Это было существо столь юное, с душою столь ищущей, что невольно возникал вопрос — неужели в такой оболочке таится трагедия?
Вы скажете — безрассудное дитя?
Нет, не совсем так, но такая мечтательность, такая аморфность представлений при первом опрометчивом шаге грозили серьезной бедой.
Ведь щедро одаренная природой и судьбой, она несла в себе опасность, соблазн, хотя и совершенно бессознательный. Если бы настоящий художник задумал написать портрет Сюзанны, воплотив в нем гармонию ее души и тела, он изобразил бы ее стоящей на вершине горы в развевающихся по ветру прозрачных, облепивших ее одеждах, со взглядом, устремленным к далеким холмам или на падающую звезду. Жизнь была полна для Сюзанны неразгаданных тайн. Ее сознание было подобно облачной дымке, сквозь которую пробивается утреннее солнце, окрашивая все вокруг в розовые и золотистые тона, подобно раковинам-жемчужницам тропических морей, чуждым творческого замысла, но таящим в себе совершенство и красоту. Мечты! Мечты об облаках, о вечерней заре, о ярких красках, о звуках, — мечты, которые прозаический мир постарается потом осквернить. То, что Данте видел в Беатриче, Абеляр — в Элоизе, Ромео — в Джульетте, то же мечтательный юноша мог увидеть и в ней и, подобно им, пасть жертвой рока.
Юджин познакомился с миссис Дэйл в субботу вечером в одном доме на Лонг-Айленде, и они сразу подружились. Их представил друг другу Колфакс; его резкая прямолинейная шутка с первых же слов рассеяла все иллюзии, какие могли возникнуть у миссис Дэйл насчет семейного положения Юджина.
— Не советую вам на него заглядываться! — смеясь сказал он. — Мистер Витла женат.
— Что ж, тем приятнее, — с легким смехом ответила она, протягивая Юджину руку.
— Я рад, что и бедного женатого человека еще где-то ценят, — подхватил шутку Юджин.
— Вы должны радоваться, — ответила миссис Дэйл. — Ведь в этом ваша свобода и защита. Подумайте, в какой вы безопасности!
— Понимаю, понимаю, — сказал Юджин. — Иными словами, все стрелы госпожи судьбы минуют меня?
— Да, и вам ничто не угрожает!
Он предложил ей руку, и они вместе вышли на террасу.
В этот день миссис Дэйл немного скучала. Гости надолго засели за карты — и пожилые дамы, и молодые девушки играли с одинаковым увлечением. Юджин не был особенно силен в бридже да и вообще мало соображал в картах, а миссис Дэйл и вовсе была к ним равнодушна.
— Я пыталась подбить публику на автомобильную прогулку, но ничего не вышло, — пожаловалась она. — Сегодня все одержимы лихорадкой стяжательства. Может быть, и вы такой алчный?
— Такой же, смею вас уверить, но я плохой игрок. Моя алчность в том и выражается, что я держусь подальше от ломберного стола. Это у меня своего рода способ копить деньги. На днях, представьте, этот негодяй Фарадэй обчистил меня и еще двоих партнеров на четыреста долларов! Удивительно, право, как некоторым людям везет! Стоит им только взглянуть на колоду или осенить ее какими-то таинственными знаками, и эти проклятые карты сами складываются в выгодные для них комбинации. Право же, это преступление, которое следовало бы карать по всей строгости уголовного кодекса, особенно, когда обыгрывают меня. Меня, безобиднейшего представителя семейства двуногих, не играющих в бридж!
— Бедненький, как вас напугали. Ну, и не надо вам играть. Давайте сядем. Здесь никто не станет на вас покушаться.
Они уселись в зеленые камышовые кресла, и слуга предложил им кофе. Миссис Дэйл взяла чашку. Разговор после бриджа перешел на светских знакомых — был обсужден некто Бристоу, преуспевающий фабрикант чемоданов, с него перескочили на путешествия, а с путешествий — на искателей богатых невест, с которыми миссис Дэйл случалось иметь дело. Автомобильная прогулка все же состоялась по требованию других гостей. Но Юджина вполне удовлетворяло общество этой женщины, и он остался с ней. Они говорили о книгах, об искусстве, о журналах, о том, как делаются состояния и создаются репутации. Миссис Дэйл была особенно любезна с Юджином, потому что он мог оказать ей некоторые услуги на литературном поприще. Прощаясь, она спросила его:
— Где вы живете в Нью-Йорке?
— В данное время на Риверсайд-Драйв, — ответил он.
— Приезжайте как-нибудь ко мне вместе с миссис Витла на воскресенье. У нас обычно собирается несколько человек, — места в доме достаточно. Если хотите, я назначу вам день.
— Благодарю вас. Мы будем очень рады. Я уверен, что моей жене это доставит большое удовольствие.
Дней десять спустя миссис Дэйл послала Анджеле приглашение, и таким образом завязалось светское знакомство.
Миссис Дэйл нашла Анджелу безусловно приятной женщиной, какую бы роль она ни играла в свете. Во время своего первого посещения Юджин и Анджела не видели ни Сюзанны, ни кого другого из детей миссис Дэйл, так как их не было дома. Юджин восхищался открывавшимся из окон видом, и было ясно, что он рассчитывает на вторичное приглашение. Миссис Дэйл ничего лучшего и не желала. Юджин нравился ей и сам по себе, хотя прежде всего ее привлекало то, что он занимает крупный издательский пост. Ей очень хотелось печататься, а она слышала от многих, что Юджин — восходящее светило в этом мире. Дружеские отношения с ним могли оказаться ей на руку, если бы пришлось иметь дело с кем-нибудь из его редакторов, и она всячески подчеркивала свое расположение к нему. Он был приглашен еще и еще раз вместе в Анджелой, — и между ними, казалось, стало завязываться, или во всяком случае могло завязаться, нечто более содержательное, чем простое знакомство встречающихся в обществе людей.
Спустя полгода после первой встречи Юджина с миссис Дэйл Анджела устраивала прием, и Юджин, помогая ей составить список приглашенных, предложил, чтобы конфеты и печенье разносили две очень хорошенькие девушки, часто бывавшие у них, — Флоренс Рил, дочь известного писателя, и Марджори Мак-Теннен, дочь видного издателя. Барышни были и красивы и талантливы одна пела, другая рисовала. Анджела кстати вспомнила, что видела на городской квартире у миссис Дэйл фотографию Сюзанны, — красота девушки и очарование ее юности произвели на нее большое впечатление.