Гений

Марс Остин

— Что здесь происходит?

Эрик набрал воздуха, чтобы выдать очередную ироничную высокомерную глупость, но Барт успел первым, потому что успел успокоиться и принять решение:

— Здесь происходит оскорбление моей сестры. — Посмотрел на Шена, увидев в его глазах молчаливое разрешение продолжать, перевёл взгляд на Эрика и сказал: — Я вызываю тебя на дуэль, на магическую — раз уж тебе нравится ощущать себя крутым, нападая на слабую женщину, тебе будет полезно почувствовать себя на её месте. Можешь использовать любые щиты и амулеты, они тебе не помогут.

Рядом с Эриком тихо фыркнул Артур, Барт посмотрел на него, потом опять на Эрика:

— Я обещаю тебя не убивать. Но если за тебя выйдет кто-то другой — я убью его, — он перевёл взгляд на Артура,

молча посмотрел ему в глаза несколько секунд и кивнул: — Я смогу, не сомневайся.

Артур перестал улыбаться и отвёл глаза, Барт посмотрел на Эрика:

— Ты принимаешь вызов или ты только против женщин смелый?

Эрик фыркнул и посмотрел на Шена:

— Вы это санкционируете?

Барт фыркнул точно так же и медленно качнул головой:

— Ты серьёзно думаешь, что меня остановит штраф? Если ты откажешься от дуэли, я приду за тобой без дуэли, и потом твой труп всплывёт в реке.

— Ты о себе сильно высокого мнения, — усмехнулся Эрик, отвёл глаза, потом неуверенно посмотрел на Шена. Все смотрели на Шена, Шен смотрел на Барта, и Барт тоже на него посмотрел. По взгляду было ничего не понятно, он готов был услышать что угодно, от «извинись» до «ты уволен», но Шен молчал. Потом посмотрел на Эрика, как будто оценивая его самочувствие, на Дока, опять на Барта. Ровно сказал:

— Иди за мной. Остальные свободны, — развернулся и вышел из кабинета. Барт вышел следом, слыша за спиной смешки и шепотки на тему того, что мальчик слишком много на себя берёт, и мальчик сейчас за это заплатит.

* * *

4.34.3Б Вопросы жизни и смерти

Они молча дошли до кабинета Шена, Шен сел за стол, Барту указал на стул и сказал:

— Присядь.

Барт придвинул себе стул и сел, стал молча смотреть в пространство. Шен ровно спросил:

— Ну и зачем ты это сказал?

— Я это сказал, потому что я это сделаю, — голос дрожал, но Барту уже было всё равно. Шен вздохнул, взял из ящика чистый лист и карандаш, положил перед Бартом и сказал:

— Я дал тебе две минуты на отчёт.

Барт посмотрел на него с вопросом, Шен указал глазами на лист:

— Пиши. Две минуты пошли, — посмотрел на часы, взял с угла стола какие-то документы, стал читать, сверять с другой бумажкой. Барт придвинул к себе лист, неловкими пальцами взял карандаш, пальцы почти не гнулись, ещё и опухли, как будто с мороза. Он просидел молча и неподвижно гораздо больше двух минут, постепенно приходя в себя и осознавая неприятную истину — он разозлился не из-за Веры, а из-за собственной слабости. Эрику удалось то, что не удалось парням с дубинками в круге на Восточной Площади — показать Барту, насколько слаб он без магии. Это бессилие было раздражающим, безысходным и до слёз обидным, он понимал, что если бы не разозлился, то расплакался бы, как в детстве, когда банда решала пробежаться, соревнуясь в скорости и ловкости, а он отставал, физически не в состоянии угнаться за толпой более взрослых и более здоровых детей. Он пытался изо всех сил, но успех не зависел от того, насколько сильно он старается, он зависел от природных данных, которыми Барт был с рождения обделён.

«Я слабый. Это объективный факт, я просто забыл об этом, обманутый своими успехами в драках с гражданскими. Я молодец против овец, а против Эрика я не сильнее Веры. Просто она об этом знала, и поэтому молча терпела, не рискуя нарываться на грубое обращение, которое для неё точно станет проблемой. Если Эрик ударит её по-настоящему хотя бы один раз, он её убьёт, и она об этом знает. А я не знал. Теперь буду знать.»

Он положил карандаш, которым так ничего и не написал, посмотрел на Шена. Шен поднял глаза от бумаг и ровно спросил:

— Успокоился, готов думать головой?

Барт медленно кивнул, Шен спросил тем же тоном, как будто просто интересуясь:

— Готов отказаться от вызова?

— Нет. Он заслуживает смерти.

Шен отложил бумаги, опёрся на стол, придвигаясь чуть ближе, сказал чуть более живым тоном, немного даже участливым:

— Не бросайся такими словами.

— Это не пустые слова.

— Тем более. Не бросайся смертными приговорами, это опасный путь.

— Я это переживу, — Барт усмехнулся точно как Эрик, как будто был безосновательно уверен в собственной неуязвимости. На самом деле, он не был уверен, ему просто было наплевать. Он посмотрел на Шена, Шен поймал его взгляд и медленно кивнул, как будто ни секунды не сомневался в том, что Барт размажет Эрика по площади, не получив ни царапины:

— Переживёшь. Поначалу кажется, что это просто. Но когда ты станешь старше и твой ум начнёт осознавать больше, ты начнёшь жалеть о своей детской несдержанности. Но будет поздно. И это останется с тобой навсегда, и будет грызть тебя, всегда. Так что лучше не начинать. Представь, что это твоя смерть. Стоит ли оно того, чтобы закончить твою жизнь? Если нет, то не убивай.

— Веру за Тонга совесть не грызёт. Ей его даже не жалко. И это не с её слов, я это точно знаю, мы память сливали, я видел.

— Дело не в совести, — Шен медленно глубоко вдохнул, переплёл пальцы и стал говорить, так медленно подбирая слова, как будто это было смертельно важно: — И не сравнивай себя с госпожой — это не одно и то же. Женщины… они как звери. У них нет логики, нет ума, нет совести, им всё это заменяет их врождённое звериное чутьё, которое работает быстро и безошибочно, в отличие от мужского ума. Женщины врут, воруют, предают и убивают ради двух вещей — еды и безопасности, они действуют на своей территории, чтобы защитить и прокормить себя и детей, поэтому они никогда не сомневаются, они божественно правы изначально, и поэтому безгрешны, что бы ни сотворили, их нельзя судить, как нельзя судить тигрицу за убийство добычи, которую она съела, или убийство охотника, который пришёл за её шкурой. Если она убила, значит она не могла по-другому. А ты можешь. Мужчины — не звери, хотя необразованное большинство склонно так считать, но это не так. У мужчин, в отличие от женщин, есть сила, позволяющая остановиться и подумать. Женщины никогда не ходят на войну — они считают её по сути бессмысленной, потому что их мышление ограничено собственной территорией, им чужая не интересна. Женщина на своей территории — царица, она в центре мира, и мир ей подчиняется и поклоняется, требуя в ответ всю силу, которая у этой женщины есть, на большее её силы не хватает. А мужчины смотрят на мир, всегда стоя на границе между своей и не своей территорией. Потому что для того, чтобы женщина могла о внешнем мире не думать, о нём должен думать мужчина. Думать очень внимательно и осторожно, потому что любой шаг за воротами своего дома имеет последствия, и если ты во внешнем мире сделаешь что-то, от чего во внутреннем мире жизнь станет хуже, это будет полностью твоей виной. Делай осмысленно каждый шаг, даже самый мелкий и незначительный. Это внутри дома тебя простят, если ты поведёшь себя глупо, потому что внутри дома ты всегда ребёнок. А внешний мир не прощает ничего и никому, особенно мужчинам. Убийство — самая необратимая вещь во всех мирах, помни об этом каждую секунду. Это легко сделать, но очень тяжело будет потом, когда ты осознаешь, что уже это сделал, и что мир уже никогда не будет таким, каким был, пока этот человек был жив.

Барт поморщился:

— Так говорите, как будто сами не убивали.

— Я не говорю, что убивать нельзя или убивать плохо. Я говорю, что убийство — это серьёзно. Нельзя убивать на эмоциях, нельзя убивать случайно, если ты принимаешь решение о чьей-то смерти, ты должен обдумать это холодным умом, рассмотреть все варианты, оценить и принять мир без этого человека, принять последствия, цену, которую тебе придётся за это заплатить, а она всегда есть, особенно когда кажется, что её нет. И я не о золоте, я о человеческой памяти, в том числе, твоей. Этот человек может ничего для тебя не значить, но для кого-то другого он может быть центром мира, и их мир рухнет, и они обвинят в этом тебя. И будут мстить. И будут правы.