Гений
Шрифт:
«К сыну. Поболтать. К тому сыну, о котором специалисты писали в документах, что он минимум неделю будет полутрупом. Святая Вера…»
Это выглядело настолько невероятно, что он забыл про все свои проблемы и тихонько пошёл в сторону чуда, которое манило его предчувствием большой исследовательской работы. Остановился перед дверью, немного постоял, слушая и не веря своим ушам — Карим смеялся, теми лёгкими, которые ему насквозь пробили заклинанием-«шпагой», вчера. Судя по ауре, он был потрясающе здоров.
«Маги могли соврать в отчётах?»
Он сам понимал, что это глупо, но пытался найти варианты и способы объяснить это логически, хоть как-нибудь, хоть криво, но объяснить. И услышал голос Дока, с интонацией осенённого божественным благословением святого:
—…уволюсь к чёртовой матери, гори они огнём, эти подвалы, да? Храм построим, будем людей лечить, масло жечь, двор подметать. Представляешь? Встаёшь на рассвете, птички поют, а ты метлой шурх-шурх, и поёшь себе. Классно? Мамка опять психовать будет… Хотя, я думаю, она поймёт. Я её с госпожой познакомлю, она почувствует, она всё поймёт, потом с нами будет. Да?
— Па, ты серьёзно? — с тихим смехом переспросил Карим, Док рассмеялся в ответ, вздохнул:
— Не знаю. Может быть. А чего, плохо, что ли? Святое дело. Ты почувствуешь, ты когда-нибудь просто один раз, хотя бы один, это ощутишь, и ты всё поймёшь. Я попрошу госпожу, она добрая, ей не жалко. И ты тоже сможешь. Ты не проголодался?
— Нет, — Карим опять тихо рассмеялся и осторожно напомнил: — Мне нельзя есть, па.
— Ой да можно тебе всё! Я тебе какую-нибудь святую еду выклянчу, и будет всё путём. Да? У Шена ни разу ничего не болело от её еды, я ему запрещал, и бил его, и запирал, и привязывал — один хрен, он как дитё малое… Сбегал туда к ней, и всё. Я только вижу по показателям, что как-то подозрительно хорошо ему, прихожу — он уже всё, жуёт. И поглядывает ещё так, типа «хрен ты меня остановишь», и жуёт, гад.
Док смеялся, и Карим смеялся, Барт тоже начал смеяться, понял, что спалился, постучал в дверь и заглянул:
— Привет выздоравливающим! Как жизнь?
— Определённо лучше, чем смерть, — усмехнулся Карим, Док тоже улыбнулся, хотя обычно шуточки про смерть не одобрял, окинул Барта взглядом и спросил:
— Ты как, к дуэли готов?
— Я ко всему готов, — изобразил высокомерное равнодушие Барт, Док улыбнулся как хитрый старый кот:
— К госпоже сходишь за благословением — всё пройдёт как по маслу.
— Именно туда я и собираюсь, — осторожно сказал Барт, Док поморщился:
— Перед дуэлью сходишь, сейчас не ходи, ты там будешь сильно лишний.
— А я осторожно.
Док махнул рукой, как будто это было чем-то глупым и несерьёзным, посмотрел на сына и сказал Барту:
— Попроси у госпожи благословения, раз уж идёшь. И мне, и Кариму, а лучше пусть лично придёт. Мне надо много чего спросить. И Шену сказать про своё увольнение, и как-то пережить его эмоции по этому поводу, — он так счастливо рассмеялся, как будто увольнение обещало быть великолепным событием, у Барта аж спина похолодела от этого. Он поймал взгляд Карима, который бегал от отца к Барту, как будто спрашивал у Барта, видит ли он то же самое и имеет ли хоть малейшее понятие, какого хрена тут происходит и насколько это ненормально. Барт отвёл глаза.
«Это абсолютно не нормально. И надо срочно об этом сказать Шену.»
Он пообещал передать Вере все пожелания и слинял на третью квартиру, достал телепортом булочки и приготовился идти туда, куда его не звали, и где он точно будет лишним. Сам себе напомнил, что говорить Вере про дуэль не будет, чтобы его потом не обвинили в нечестности, изобразил тривиальное лицо и поскакал в сторону кухни. И увидел, что там никого нет, голоса раздавались из ванной, весёлые и беззаботные, точно как у Дока.
«Они вместе пошли в ванную. Тут у всех крыша поехала. Эрик, Док, теперь ещё и Шен. Офигенно.»
Он постоял молча, прислушиваясь к смеху и голосам, окончательно уверился в том, что мир катится в безумие, и решил попытаться наладить контакт хотя бы настолько, насколько сможет. Изобразил миленький голос и позвал:
— Господин?
— Я занят! — рявкнул Шен, мигом возвращая Барта в реальность — беззаботный тон кончился, он был предназначен для Веры и больше ни для кого, он не мог точно сказать, легче ему от этого или не особо.
Он начал отыгрывать свой коронный номер, как по нотам, изображая лучшего в мире брата для Веры, а Шену осторожно намекая, что с Доком беда, и решать её надо срочно. Шен понял и ушёл решать, оставив Барта наедине с Верой, это было очень полезно и интересно, теоретически. Фактически же он сидел и улыбался, дурак дураком, где-то в глубине подозревая, что физиономия у него такая же глупая и жизнерадостная, как у Дока в его мистическом безумии, только без мистики, на чистой Вере.
— Холодные руки — горячее сердце, — шёпотом заявила Вера, прижимая его ладонь к своей щеке, это было настолько неприлично, что он замер от смущения и возмущения, но руку не убрал, это было нереально. Потом пришёл Шен и всё испортил, Барт от его тона быстренько вернул себе контроль над своими руками, убрав их подальше от Веры, а потом и всего себя убрал подальше — во избежание.
«Шен бы её действительно сожрал, если бы мог, это точно. Как он собирается дальше жить с этим всем?»
Это было настолько сложной темой, что он просто в ступор от неё впадал, это было не тем, о чём он привык думать на работе. Ему вообще надо было думать о дуэли, которая может совершенно реально стать последней в его жизни, а он думал о чём угодно, только не о ней.
«Я просто не хочу о ней думать. Как не хочу думать об амулете-против-Веры, потому что мне не нравится сама идея его существования.»
Идея этой дуэли ему тоже не нравилась, было в ней что-то очень неправильное, и он начинал подозревать, что это всё связано. Его предчувствия и ощущения от всех событий, выпадающих из логики, имели одну причину, и причина эта вращалась вокруг Призванной, которая плодила вокруг себя неадекватов, щедрой рукой рассыпая вокруг смелость, но взамен забирая способность трезво мыслить.
«Она и Эрика так околдовала. Он не виноват, никто не виноват. Только Вера.»
От этой мысли в памяти возникла циничная ухмылочка Эльви, этот прожжённый взгляд, говорящий: «ты точно такой же, как все, я от тебя другого и не ожидала, и именно поэтому женщины молчат — они точно знают, что им будет хуже, если они откроют рот».