Гений
Шрифт:
По приезде он вселился в гостиницу «Грежа», в номер с выцветшими обоями и древесно-стружечной полированной мебелью. Пол был застелен ворсистым паласом грязно-серого цвета, но даже на этом скрывающем нечистоту цвете виднелись темные пятна – следы буйных попоек командированных служилых людей, вырвавшихся на свободу от работы и дома. Геннадий удивил коридорную, спросив, нет ли у них моющего пылесоса – почистить палас. В ответ он услышал: а может, к этому еще и шампанское в номер, и девушку на ночь? Геннадий отказался от шампанского и девушки, попросил веник, ведро с водой и прошелся по паласу, вычищая его, насколько возможно. Потом обрызгал номер купленным в соседнем магазине
Геннадий отказался настолько деликатно и вежливо, что коридорная не обиделась, только вздохнула, жалея, что сама уже не так молода. Озорно воскликнула: «А то бы прямо даром для хорошего человека!» – хлопнула Геннадия по плечу, зарделась, захохотала и ушла, сама себя стыдясь.
Простояв около часа на холме над Грежином, Геннадий спустился и пошел к гостинице. Она была в центре. Там же, в центре, располагались и все жизненно важные учреждения, включая отдел внутренних дел.
Каблуки четко стучали в тишине: Геннадий не признавал спортивной обуви, в которой поголовно ходят все, предпочитал туфли; ночной легкий ветерок обвевал его ноги тканью брюк – джинсы Геннадий тоже носил редко. Он вообще любил костюмы – зимой темные, летом светлые и легкие. И никаких футболок, только рубашки. Все, конечно, безукоризненно выглаженное. Брюки – со стрелочкой.
Геннадий проходил мимо железных синих ворот, странно ярких в ночном свете. На каждой из двух половин в центре была черная звезда (или такой казалась?) с расходящимися лучами. Видимо, эта символика вместе с воротами существовала здесь давно, с советской власти. Власть кончилась, символы превратились в украшение. По бокам ворот высилась решетчатая ограда. Геннадию показалось, что там, за оградой, стоит человек. Стоит и смотрит на улицу.
– Здравствуйте, – наугад сказал Геннадий.
– Здравствуйте, – ответила Светлана.
Это была она – сержант Клюквин отпустил ее подышать, зная, что из замкнутого пространства двора она никуда не денется. Хотя на всякий случай сказал:
– Если что, стреляю без предупреждения.
– Ладно.
Серега понимал, что стрелять, конечно, не будет ни в каком случае, и Светлана это понимала, но обоим стало спокойнее. Когда есть уговор, пусть и невыполнимый, это все же лучше, чем совсем без правил.
– Что это вы тут? – приблизился Геннадий.
– Стою, – буквально ответила Светлана.
– Какая красивая, – разглядел Геннадий.
– Знаю, – спокойно сказала Светлана.
– Это что тут такое? Местная тюрьма, что ли?
– Вроде того.
– И вы тут сидите?
– Да. Немного осталось. До завтра.
– И за что вас?
– Да ни за что.
– Это плохо.
– Что ж хорошего.
– Может, вам что-то нужно?
– Нет, спасибо.
– Меня Геннадий зовут.
– А меня Светлана. Вы с праздника какого-то?
– Почему?
– Одеты так.
– Я всегда так одеваюсь.
– Для оригинальности?
– Нет.
– Это хорошо. А то все мятые ходят. Вы откуда вообще?
– Из Москвы. По работе.
– Далеко заехали.
– Да.
– Нравится у нас?
– Что-то да, что-то нет. Дадите свой номер телефона?
– Зачем? – спросила Светлана и засмеялась. – Вот я глупости спрашиваю. Да конечно, почему нет?
И продиктовала номер, а Геннадий записал и сказал:
– Спасибо. До свидания.
– До свидания.
И ушел этот небольшой, аккуратный человек в своем светлом костюме, в своих постукивающих туфлях, ушел, закончив разговор не рано и не поздно, а точно в тот момент, когда нужно. Это редкое умение в людях, и Светлана его очень ценила – знать меру во всем. Сама она была, возможно, в чем-то чрезмерна, хотя понимала, что именно чрезмерность вредит жизни и людям – не та, которая у нее, а другая, с которой она чувствовала необходимость бороться. Однако бороться лучше, когда рядом есть спокойный и разумный советчик, и Светлана решила, что при первой же встрече обязательно все расскажет Геннадию. Чутье ей подсказывало: именно этот человек нужен ей. Сначала для совета, а там видно будет.
На самом деле, еще не влюбившись, она предчувствовала, что влюбится. Душой она видела уже и дальше, туда, где будет не только счастье, но и какое-то большое горе. Ей было радостно и тревожно, и как-то вдруг сразу захотелось спать, будто организм напомнил о том, что надо хорошо отдохнуть перед будущими испытаниями.
Аркадий же все не мог заснуть, ворочался, с завистью смотрел на Евгения, который спокойно лежал на спине с закрытыми глазами и ровно дышал.
– Спит как ни в чем, – пробормотал Аркадий.
Ответом было:
– Кто? – спросил Евгений, который действительно спал, но чутко, он и во сне все слышал и, если было нужно, просыпался сразу же, готовый ко всему.
– Да ничего от тебя не нужно. Я вот просто думаю: с какой стати Торопкий на меня наехал? Не по поводу Анфисы, тут все ясно, а в том смысле, что я, как он сказал, перекрасился? С чего он взял?
– Другим человеком стал наш Аркадий, – говорил примерно в это же время Торопкий, ложась рядом с Анфисой. – И дело не в этом дураке, который к нему приехал. Хотя дурак все-таки подозрительный. Чувствую: что-то в воздухе носится.
– Война носится, – сказала Анфиса, поворачиваясь к нему и кладя на его прохладную грудь свою горячую руку.
– Какая ты, – сказал Торопкий. – Как печка. Не заболела?
– Немного, да. А ты прохладный, приятный. Обними.
Торопкий обнял, обнаружив, что на Анфисе нет никакой одежды и что она вся горит от жара болезни. Ему стало ее жаль, но телу захотелось в эту жару так, будто оно замерзло, будто зима вокруг, а не лето, будто он пришел с мороза и нырнул сразу же в постель.
Эх, не успею договорить, подумал он. А потом говорить как-то уже… Нехорошо. Даже подло. Лучше уж завтра.
– Главное, – вслух размышлял Аркадий, – притащился в такую даль на ночь глядя. Ведь он не знал насчет Анфисы, почему так спешил?
– Узнал про меня. Я в военной форме. Он что-то заподозрил, – предположил Евгений.
– Точно! На разведку приходил! Подумает еще, что я с Анфисой связь поддерживаю для чего-нибудь такого. Тоже для разведки.
– Я уверен, что подумает, – подтвердил Евгений.
– Женя, но ведь это выход! Не хочется ведь женщину подставлять, понимаешь? Я Нинке так и скажу! Что общался с Анфисой не как с женщиной, а как с женой представителя вражеского лагеря!