Гений
Шрифт:
– Ну, ё… – крутил головой и удивлялся себе Вагнер, а привычные слова по-прежнему никак не шли из горла, вырывался только пустой и сиплый воздух.
Подчиненные, забыв об осторожности, с откровенным любопытством уставились на Вагнера, ожидая, во что выльются его мучения.
Он ударил кулаком по столу и выкрикнул:
– …!
Матерное слово наконец выскочило, как кусок, попавший не в то горло, и Вагнер, побуревший и задыхающийся, вытер платком взмокшее лицо.
– Жарко сегодня, –
Сотрудники, однако, на эту минутную слабость не повелись и опять уткнулись в столы и компьютеры.
– В чем ты прав, курить действительно надо бросать, – сказал Вагнер Евгению, придумав причину, по которой у него случился пароксизм странного заикания. – Пойдем перекурим это дело.
Он встал и пошел к выходу.
Аркадий и Евгений последовали за ним. Все прочие остались на местах, в том числе курящие: есть моменты, при которых лучше не быть свидетелями. А там, на улице, предполагали они, сейчас именно такой момент.
И были правы. Вагнер, выйдя, сел на крыльцо, закурил, поставил рядом с собой банку из-под консервов, набитую окурками, в том числе украшенными помадой, посмотрел с прищуром на Евгения, а потом на Аркадия.
– Досье, что ли, на меня шьете?
– В смысле? – не понял Аркадий.
– Откуда он все это взял? Ну, что я отличником был, это легко найти. А вот что траву жевал, чтобы мама не унюхала, что матом в одиночку ругался, такие вещи нигде не записываются. Кто рассказал? И зачем вам это надо? И почему он одет так по-идиотски?
Вагнер говорил обычным голосом, ни разу не ругнувшись, и, похоже, такая речь давалась ему с меньшим напряжением, чем ругательная.
– Никакого досье мы не шьем, Яков Матвеевич, – ответил Аркадий. – И про траву и вашу маму я ничего не знаю. Он сам догадался, потому что гений. Реально гений, видит людей насквозь.
– Да неужели? А выглядит дурачком!
– Евгений не возражал, – сказал Евгений. – Он знал, что у него бывает вид человека отсталых умственных способностей.
– Ты всегда так говоришь?
– Нет. Я по-разному говорю.
– Значит, насквозь? Ладно, о чем я сейчас думаю?
– Это вопрос без ответа. Человек сам не знает, о чем он думает, как может другой знать, о чем он думает?
Вагнер хмыкнул:
– Верно! Я сейчас нарочно ни о чем не думал, чтобы тебя поймать. А ты не поймался. Но ты не прав, все-таки бывает, когда человек предметно о чем-то думает. Когда у него задача. Я вот пишу статью на тему, например, коммунального хозяйства, и думаю о трубах, об отоплении, это легко зафиксировать. Давай я сейчас о чем-то подумаю конкретном, а ты угадаешь.
– А как мы узнаем, что вы об этом подумали? – спросил Аркадий.
– Не бойся, врать не
Вагнер достал маленький блокнот с вложенной в него ручкой, отвернулся, записал что-то на листке, вырвал, сложил, подал Аркадию.
– Держи. А ты, Ев-Гений, – подчеркнул он, – догадывайся!
– Евгению это было легко, – сказал Евгений. – Яков Матвеевич сам хотел какого-нибудь чуда, поэтому дал легкую задачу. Вы про курение написали.
Аркадий развернул бумажку.
Да, там было написано: «Курение».
– В самом деле, легко догадаться, – кивнул Вагнер. – Но вот ты сказал, что чуда хочется, это сложнее было попасть, а ведь ты угадал. Чуда хочется, ребята, – с грустной откровенностью сказал он. – Какое может быть чудо в моем возрасте, при моей язве и крапивнице? Ноги, Аркадий, просто заживо гниют, смотреть страшно. Какое чудо при моей работе и ответственности? Да и вообще, в нашей жизни, если подумать, откуда взяться чуду? Но все равно хочется. Ты молодец, Евгений. Давай еще раз попробуем.
Он написал, вырвал листок, сложил, отдал Аркадию.
– Я не смогу угадать, – сказал Евгений.
– Почему? – огорчился Вагнер, но огорчился весело.
– Потому что все равно, что вы написали. Вы не то написали, что подумали, а то, что придумали. Какой-нибудь перпендикуляр. Потому что, хотя вам чуда хочется, вы его боитесь и не хотите, чтобы оно было.
– Ну, это ты зря! – возразил Вагнер. – Если так рассуждать, получится, что я и вылечиться не хочу?
– Не хотите. Никто не хочет лечиться. Болезнь людей оправдывает, а им всегда нужно какое-нибудь оправдание.
– И ведь опять попал, – с неудовольствием удивился Вагнер. – И насчет меня, и вообще – да, согласен, люди оправдание ищут себе. Всегда.
Аркадий развернул бумажку. Он надеялся, что там и впрямь будет слово «перпендикуляр», но там было «кирпич».
– Почему кирпич? – спросил Аркадий.
– Черт его знает. Может, потому, что дачу строю. Старую продал, участок маленький, сама дачка маленькая, а у меня два сына-бездельника, старший женат уже, внучку мне родил, пространство требуется.
– Давайте теперь я попробую, – предложил Аркадий. – Напишу, о чем думаю, а ты, Женя, угадай. Я врать не буду.
– Зачем пробовать? Ты напишешь: Светлана, – сказал Евгений.
Вагнер кашлянул и прикурил вторую сигарету от первой. Упоминание имени Светланы было ему неприятно.
– А вдруг я что-то другое напишу? – сопротивлялся фатальности Аркадий.
– Все другое будет неправда, потому что ты о ней думаешь.
– Да, я о ней думаю, – подтвердил Аркадий, обращаясь к Вагнеру, и в голосе слышался вызов.