Геннадий Зюганов
Шрифт:
Но, как показало время, не о том беспокоились — проникнуть в глубокий тыл противника и развернуть там эффективные разрушительные действия можно было и без использования научно-технических достижений и передовых технологий. Как известно, у нас еще в хрущевские времена попытались предать забвению точную и емкую сталинскую формулу: «Кадры решают все» — посчитали после XX съезда КПСС, что противоречит она принципам социалистической демократии. Понося Сталина, Яковлев взял его указание на вооружение и вполне разумно рассудил: для того чтобы подчинить себе грозную силу, которой обладают телевидение и печатные средства массовой информации, достаточно обеспечить нужными людьми руководящие звенья СМИ и соответствующим образом укомплектовать творческие коллективы редакций.
Недостатка в таких людях не было. Будучи опытным пропагандистом, Яковлев прекрасно изучил психологию, слабости и пороки человеческой натуры. Ему было хорошо известно, что на журналистской ниве произрастают не только таланты: представителям творческих профессий чаще, чем кому-либо, свойственны обостренное самолюбие, гипертрофированное чувство собственной значимости, ощущение исключительной важности дела, которым они
Вы считаете, что вы талантливы и умны, но ваш творческий гений подавляется диктаторским режимом, страдает от всевидящего ока цензора, находится в оковах условностей и предрассудков? Мы дадим вам неограниченную свободу слова, право писать и говорить о чем хотите — у нас нет запретных тем.
Вы говорите, что устали исполнять роль винтиков командно-административной системы? Мы сделаем вас неподвластными любой системе, ибо вы сами будете властью. Хоть и «четвертой», но зато с реальными рычагами управления.
Расчет Яковлева был прост: не легко преодолеть искушение оказаться на высоком пьедестале, который предназначался прессе в новом, реформированном обществе. Однако властью и свободой одаривались далеко не все издания. Вспомним хотя бы о тех событиях, которые развернулись весной 1988 года после публикации в «Советской России» письма Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Накануне в центральной печати было опубликовано несколько рецензий на пьесу Михаила Шатрова «Так победим!», и преподаватель из Ленинграда высказала свое мнение, посчитав, что в творчестве этого драматурга искажается история социализма с ее знаковыми фигурами. Затронула она и другие вопросы, связанные с фальсификацией прошлого, проблемы перестройки. Позиция Андреевой была не бесспорной, и ее письмо редакция поместила под рубрикой «Полемика». Как оказалось, даже на публикацию полемических материалов надо было иметь соответствующее соизволение. А поскольку его не оказалось, своевольный поступок «Советской России» в течение целых двух дней обсуждался на специальном заседании Политбюро. На отзывы, поступившие в газету, был наложен арест — из редакции изъяли несколько тысяч писем. По ним определили, что большинство людей, поделившихся своими соображениями, Нину Андрееву в целом поддержали (известна и статистика: таких было примерно 60 процентов). И развернули широкомасштабную травлю тех, кто не утратил верность своим убеждениям и принципам, людей честных, думающих и авторитетных. В стране открылась «охота на ведьм»: на неугодных коммунистов и руководителей повсеместно стали навешивать ярлыки «сторонников Нины Андреевой», «противников перестройки», «консерваторов».
Все это сопровождалось декларированием самых светлых идей и высоких целей. Сигналом к началу этой вакханалии послужила подготовленная Яковлевым редакционная статья газеты «Правда» от 5 апреля 1988 года, в которой отмечалось, что главная задача, которая стоит перед обществом, — «как нам быстрее возродить ленинскую сущность социализма». Продолжая, таким образом, давать публичные клятвы верности коммунистическим идеалам, главный идеолог КПСС через свои марионеточные издания исподволь наращивал массированную пропаганду, направленную на подрыв коренных устоев социалистического общества. Все, кто подрядился на эту работу, прекрасно понимали, что провозглашенная свобода прессы целиком и полностью находится в руках их главного работодателя и заказчика из Политбюро, который попутно возложил на себя обязанности и дирижера информационного потока, и его цензора. Под его непосредственным руководством «Огонек» Виталия Коротича и «Московские новости» Егора Яковлева «заряжали» одну «кассету» за другой. Им тут же вторили другие «перестроечные» издания, размножая сочинения на заданные темы миллионными тиражами. Начали с «очищения» ленинизма, затем перешли к Сталину…
Как историк и философ, Зюганов убежден, что все эти сценарии были тщательно продуманы и подготовлены заранее, задолго до того, как январский пленум ЦК КПСС 1987 года провозгласил курс на политические реформы, объявив гласность основой их успешного проведения. Они представляли собой хорошо скоординированные, сменявшие друг друга в логической последовательности этапы психологической войны, развернутой против населения страны. Многие, например, считают, что Яковлев занялся гробокопательством, вознамерился уничтожить и испепелить даже саму память о Сталине, руководствуясь исключительно личными, неведомыми нам мотивами, возбудившими у него патологическую ненависть к этому великому человеку. С точки зрения Геннадия Андреевича, который совершенно не склонен демонизировать Яковлева и выискивать в нем признаки неординарности, подобные суждения слишком упрощают суть проблемы. Можно, конечно, допустить, что Яковлев всерьез был одержим навязчивой идеей свалить Сталина с постамента истории и, таким образом, добавить себе Геростратовой славы. Но, по мнению Зюганова, нельзя обходить стороной главную, более глубокую причину очередной попытки укоренить в обществе антисталинские настроения.
Все дело в том, что в эпохе Сталина до сих пор сокрыт узел, связывающий все основные нити советской истории, а образ самого вождя таит в себе ключ к пониманию многих сложных процессов, определивших судьбу нашей Родины на долгие годы вперед. Попытка стереть этот образ из исторической памяти народа означает не что иное, как стремление лишить народ возможности непредвзятого прочтения главных страниц своего прошлого — как известных, так и тех, которые еще предстоит познать. На пути яковлевских пропагандистов Сталин возвышался глыбой, преграждавшей безнаказанный разгул по нашей истории, с осквернением святынь и глумлением над отеческими гробами. И только посчитав, что дело сделано — путь расчищен, они двинулись дальше, обгладывая, подобно голодной саранче, все, что продолжало плодоносить и питать нас из глубины времен. Вновь вернулись к Ленину, но уже не ради «очищения идей», а для того, чтобы объявить пролетарского вождя «немецким шпионом» с темной родословной, умудрившимся с кучкой авантюристов совершить кровавый переворот и ввергнуть страну в пучину насилия и беззакония. После этого уже не составляло особого труда представить всю последующую историю государства как сплошную цепь просчетов, поражений и сознательных преступлений коммунистов против собственного народа.
Широко известно крылатое выражение Александра Зиновьева: «Целились в коммунизм — попали в Россию». Зюганов, у которого с философом после его возвращения на родину сложились добрые отношения, как-то ему возразил: «С самого начала в Россию целились, только вот коммунизм мишень загораживал». И обратил внимание на ту русофобию, которой была пропитана вся яковлевская пресса. Разрушители державы понимали то, что, к сожалению, слишком медленно доходило до ее защитников: русский патриотизм, русское национальное самосознание является главным противником антисоветских и антикоммунистических сил. Русский народ испокон веков выполнял историческую роль собирателя российских земель и был цементирующей основой единой многонациональной страны. Отношением к нему других народов России и союзных республик определялась прочность Советского Союза. Для того чтобы приступить к его развалу, надо было вбить кол в эти отношения, посеять недоверие и национальную неприязнь. В ходу было несколько хорошо отрепетированных тезисов. День и ночь твердилось о том, что у русского народа покорная и рабская психология, поэтому он как должное воспринимает гнет тоталитарного государства. Что русский народ не по заслугам возомнил себя «старшим братом», пренебрежительно относится к людям других национальностей и беззастенчиво эксплуатирует их через централизованную систему управления экономикой. Что русские ленивы, сами не стремятся к лучшей жизни, вполне довольствуясь водкой и удобствами во дворе, и другим ее не дают познать. Над обманутым и разоренным народом продолжали издеваться и позднее: не надо было выжидать на печи, когда другие делом занимались! И снисходительно советовали поспешить за ваучерами, чтобы не упустить хотя бы свои законные «две „Волги“», не терять время и зарабатывать деньги с теми, кто это умеет делать, — с МММ, «Чарой», «Селенгой», «Властелиной».
Геннадий Андреевич не раз задавался вопросом: почему же откровенная и наглая ложь находила своих адресатов, достигала поставленных целей? Первый ответ лежал на поверхности — Яковлев попросту сумел воспользоваться достижениями советского строя, всем лучшим, что было в его информационной системе: люди привыкли к тому, что газеты, журналы, радио и телевидение давали правдивые материалы, и верили им. Поэтому переход к информационной политике лжи и клеветы долгое время оставался незамеченным — «Не будут же газеты врать!».
К тому же у информации, которая преподносилась «демократами» как плод эпохи гласности, была одна внешне привлекательная сторона — ее кажущаяся смелость, за которую выдавалась обычная наглость, исходившая от сознания полной безнаказанности. Что же эта смелость представляла собой на самом деле? Показательно откровение одного из журналистов газеты «Комсомольская правда». Как он признавался, после опубликования письма Нины Андреевой ему и его коллегам показалось,что ее мнение подкреплено официальной точкой зрения. Поэтому все они в течение трех недель (до выступления «Правды», которая Андрееву осудила) «ждали, пока решится что-то там, наверху» [12] . Наверху, как известно, одержала победу группировка Горбачева — Яковлева. «Три недели испуга», как журналисты сами охарактеризовали свое состояние, закончились. Можно было смелопродолжать начатое.
12
Козлов Р.Поворот, которого не было // Комсомольская правда. 1988. 21 апреля.
«Демократические» СМИ ловко спекулировали на ожиданиях людей, искренне желавших перемен в экономике и социальной сфере, уставших от усиливавшейся неразберихи на производстве, нараставшего дефицита и очередей. Внушая обществу, что путь к лучшей жизни начинается с гласности и демократии, немыслим без обретения «подлинной» свободы, суть ожидающих народ истинных перемен, затрагивавших его коренные интересы, они до поры до времени замалчивали.
Сказались и четыре десятилетия «холодной войны», которую Запад терпеливо и настойчиво вел против Советского Союза: семена падали на подготовленную почву — взрыхленную диссидентами и удобренную доморощенными либералами. Оставим в стороне многочисленные суждения о том, что всплеск либерализма в России служит недоброй приметой грядущего наступления мрачных времен, катализатором непредвиденного развития событий с непредсказуемыми последствиями — при желании во всем можно усмотреть закономерности или тенденции. Но в любом случае не вызывает сомнений, что либерально-демократические идеи периода перестройки были далеко не высшей пробы. Особенно удручающее впечатление производило раболепное преклонение значительной части либеральной интеллигенции перед Западом. Нашлась и подобающая полученному воспитанию интеллигентно-стеснительная формула отречения от России, которую в этих кругах стали именовать не иначе как «этастрана». Существует мнение, что либеральная «западническая» традиция имеет полуторавековую историю. Но любые исторические параллели условны, а иногда и вводят в заблуждение. В данном случае надо иметь в виду, что грезящие устройством жизни по западному образу и подобию в эпоху Горбачева — Ельцина не имели ничего общего с теми западниками, которые представляли просвещенноеобщественное течение XIX века и которых объединяло тогда духовное родство со славянофилами. Как подчеркивал Николай Бердяев, и те и другие любили Россию,славянофилы — как мать, западники — как дитя, и у них, по словам Александра Герцена, словно у двуликого Януса, «сердце билось одно». Прозападнические устремления интеллигенции восьмидесятых — девяностых годов сквозили пренебрежениемк своей стране, отрицанием состоятельности России, ее прошлого и будущего. Как считает Зюганов, подобным людям давно дал очень точную и исчерпывающую характеристику великий русский поэт Федор Тютчев: