Геноцид
Шрифт:
Даже отсюда, с пятидесяти метров от объекта, Козловски смогла различить затвердевшие экскременты чужих на стенах и в проемах окон.
— Послушай, Коз! Почему жуки перешли дорогу? — спросил лейтенант Майклз.
— Чтобы и на другой стороне все разрушить, опустошить, посеять смерть, распространить свой род и вообще превратить само слово «жизнь» в сплошной ужас, ты, ослиная задница, — рявкнула она в ответ.
— От такой и слышу!
— Ты же знаешь, я терпеть не могу шуток, когда работаю.
— А без неуставных выражений нельзя обойтись?
— Будешь слушать, пока находишься в моем подчинении, лейтенант Майклз.
Он хмуро взглянул на нее,
«Разве любовь не великая сила?» — думала Козловски. Страх, подавленный обычным армейским возбуждающим средством, коктейлем «Камикадзе», окончательно уступил место предвкушению счастливых мгновений. Они с Майклзом прожили бок о бок в этой армии идиотов уже около года, что считалось почти предельным сроком. В казармах часто шутили о том, что если капитан и лейтенант решатся завести детей, то потомство появится на свет с огнеметом в одной руке, пусковой ракетной установкой в другой и гранатой в зубах.
Козловски не придавала значения этим шуткам. Она просто радовалась любой возможности провести хоть какое-то время наедине с Майклзом.
Они познакомились на службе и подошли друг другу как нельзя лучше. Ей было двадцать восемь, ему на пару лет меньше. Он — дитя армии, молодые годы провел сначала в безопасной зоне Земли, а затем, после эвакуации, — во внешнем мире. Он был фанатиком муштры и спорта, этот огромный мускулистый пакет сексуальности, который она никогда не уставала разворачивать. Капитан Алекс свою мускулатуру, а также и шрамы приобрела на войне. Она сражалась с чужими еще до поступления в армию. Ее родители, землевладельцы из Монтаны, отказались эвакуироваться. В битвах с чудовищами погибли ее братья, умерла мать от разрыва сердца, а отец... Что ж, отец навечно остался в ее памяти сплетением из костей, сухожилий и решимости, до последнего защищающим свое ранчо под огромным голубым небом.
Алекс была тогда просто жилистой девкой с узкой грудью и широкими бедрами, одним словом, бесформенной и неуклюжей, но задиристой, как бойцовый петух. Она стригла свои черные волосы «под горшок». Густые темные брови подчеркивали ее жгучие карие глаза, а пара изогнутых шрамов не портила правильные черты лица... И воевать, и любить она умела одинаково преданно и непринужденно, причем даже сама не знала, какое из этих двух занятий ей нравится больше...
Со стороны переулка Кахуэнга, подобно проклятию, надвигалось жженое зловоние. Над остальной частью города висел смог, похожий на упрямое привидение, преданное анафеме, но все же не исчезнувшее. Отряд с легкостью, отработанной долгими тренировками, двигался вперед по направлению к дыре, служившей входом в «клоповник». Примерно в десяти метрах от входа Алекс включила рацию и приказала остановиться:
— Главные силы, сдвоить ряды. Будем атаковать.
Однако прежде чем они успели перестроиться, из ближайшего туннеля, как раз под искореженной вывеской «Банк Америки», появились пять огромных чужих в сверкающих на солнце панцирях, с цепкими скелетными хвостами, способными хватать все позади себя.
— Боже! Пушки к бою! — закричала она, расстегивая кобуру своего бластера. — Родригес, разворачивай башню и стреляй. Закрой люки!
Солдаты мгновенно бросились врассыпную и залегли кто где, словно это вхо-дило в план операции. Козловски подняла ствол бластера, а Родригес
Козловски поймала в перекрестье прицела ближайшего к ней чужого — скрюченное существо с обожженной или сломанной передней конечностью — и выпустила заряд.
Поток огненной энергии оторвал ему ноги чуть повыше коленной чашечки. Но существо вело себя так, словно потеря конечностей было для него обычным делом. Пуская слюни, словно в предвкушении вонзить свои челюсти в горло Козловски. Ксено — чужой, как их называли солдаты, ринулся на нее.
Остальные выстрелили из своего оружия, но только подняли столбы щебня и пыли перед нападавшими.
Вскоре общий огонь разорвал всех ксено на части. Конечности и головы разлетелись в разные стороны, а смертельно ядовитая кислотная кровь залила мостовую. Часть внутренностей перелетела через улицу. Одна из бананообразных голов покатилась в сторону людей, вращаясь и высоко подпрыгивая, как старинное ядро с подожженным фитилем.
Козловски прицелилась и выстрелила. Обуглившийся череп с треском разлетелся на мелкие осколки.
На всякий случай она дала своим ребятам лишнюю секунду, чтобы они еще немного «поиграли», а затем приказала прекратить огонь.
Дым медленно рассеивался, открывая взору разметанные огнем останки, от которых шел пар.
— Что, черт возьми, это значит? — спросил Майклз, тяжело дыша. Пот струился по его вискам.
В конечном счете, как и обычно, их спасла только отточенная тренировками реакция. Никогда раньше чужие не предпринимали наступательных операций такого рода в разгар дня.
Козловски пожала плечами.
— Не понимаю. Эти жуки... они начали вести себя очень странно.
— Вот сукины дети, — тихо пробормотал капрал Гарсиа, приподняв свой шлем, чтобы сплюнуть на мостовую.
— Да, — согласился Майклз. — Может, лучше послать туда робота?
— Вот как? Ты что, думаешь, армия станет бросать в бой дорогих роботов вместо дешевых солдат? — неодобрительно фыркнула Коловски, приподняла щиток шлема и плюнула на одно из дымящихся тел. — Пошли. У этих ксено там есть кое-что, с чем они не желают расставаться. А я это очень хочу заполучить!
Майклз покорно кивнул, но Алекс заметила в его глазах тень страха. Острое чувство жалости вдруг переполнило ее. Бедный парень. Накалывание чужих на булавки не было второй натурой Питера Майклза. Он не смог подавить инстинктивный ужас и превратить свое отвращение в твердое, каменное ядро, чтобы выстрелить им во врага. На какое-то мгновение ей захотелось удержать его. Остановить и сказать, что все кончится хорошо, что это просто игра в войну и, когда эта игра кончится, она успокоит его, залечит раны и все будет как прежде.
Но Алекс не могла этого сделать. Здесь она была на службе, его командиром, и ей не оставалось ничего другого, как притвориться, что свою женственность она оставила в косметичке, а косметичку — в шкафчике гардероба.
— Ну что, нытики и хлюпики! Войдем внутрь и поджарим остальных, пока они еще носят панцири на своих лодыжках!
Наполовину искреннее ободрение еще звучало эхом в наушниках Алекс, когда она достала языком кнопку выдачи таблетки. Секунда, две. Так. Теперь задержать дыхание, открыть рот — берегись, желудок, вот она. Алекс открыла рот как раз вовремя, чтобы проглотить дозу «Вопля». Получить ее внутривенно было бы быстрее, но конструкторы скафандра не придумали, как уберечь солдат от случайных инъекций наркотика.