Геносказка
Шрифт:
Но на сорок третий или сорок четвертый день пути яблоко внезапно остановилось.
Оно не подало никакого сигнала, не предупредило об окончании пути, словом, не сделало ничего такого — просто замерло, как механизм, у которого сел заряд в батарее. Это было неожиданно. Тем более что вокруг не было видно ничего похожего на цель их путешествия. Ни башни, в каких имеют обыкновение прятать принцесс злые великаны, ни иного человеческого жилья. Здесь не было вообще ничего.
Они стояли посреди огромного заснеженного плато, чье однообразие нарушалось лишь несколькими покрытыми ледяной коркой валунами.
Что это? Шутка альвов? Они намеренно заманили доверчивых людишек туда, откуда им уже точно никогда не выбраться?
Несколько минут Гензель с Гретель молча разглядывали белую пустыню с каменными шипами. Они устали настолько, что не было сил выразить разочарование и злость.
— Как думаешь… — наконец смог разомкнуть губы Гензель. — Гарантийный срок у него еще не вышел?.. Нам дадут еще одно такое же, если мы вернем альвам это?
Гретель взглянула на него так, что губы мгновенно прихватило ледяной корочкой, — взгляд смертельно уставшего человека, способного двигаться лишь благодаря остаточному напряжению во внутренних аккумуляторах. Теперь, когда яблоко остановилось, напряжение это стало таять на глазах.
Гретель зашаталась, словно смертельная усталость только сейчас сдавила ее своими когтями. Сколько шагов она еще сможет сделать?.. И сколько шансов у них вернуться к человеческому жилью?
Они так долго плутали по незнакомым горам в метели, что Гензель давно сбился с пути. Здесь не было ни ориентиров, ни направлений. Даже его верное акулье чутье здесь было бесполезно. Окруженные сотнями расселин, кряжей, пропастей, крутых утесов и осыпей, они будут кружить между ними до тех пор, пока в изнеможении не упадут на снег. И рядом с ними не будет милосердного человека с ножом, готового пустить кровь…
Гензель попытался улыбнуться, чтобы ободрить Гретель, но обмороженная кожа лица давно не подчинялась мимическим мышцам. Улыбка вышла оскалом ледяного демона.
— А теперь ты согласна идти обратно, сестрица?
— Пар.
— Что?
— Пар.
Она протянула дрожащую руку, указывая на что-то. На один из больших обледеневших валунов. Сперва Гензель решил, что холод и стресс повредили ее чувства восприятия. Говорят, замерзая, человек до самого конца видит галлюцинации, согревающие его…
— Все в порядке, Гретель, ты…
Она оттолкнула его — и откуда только силы взялись — и упрямо зашагала к валуну, с трудом вытягивая из снега ноги. Гензелю оставалось только следовать за ней. Почти догнав ее, он вдруг замер, выкатив глаза: над валуном и в самом деле поднималась тонкая струйка белесого пара. Захотелось отвесить самому себе оплеуху. Только промерзшая голова от нее наверняка разобьется на куски…
Это и в самом деле был пар. Гензель обошел валун кругом и обнаружил то, чего никак не могло здесь быть, — несколько широких горизонтальных щелей в его боковой поверхности. Из этих щелей и струился пар. Теплый, влажный… Гензель достал кинжал и осторожно постучал по поверхности. Ответом ему был металлический звон. Не камень. Лучше.
Сталь.
— Это похоже на вентиляционный отвод, — сказал он Гретель, смахивая со щелей снежную крупу. — Специальная шахта, чтоб выводить тепло на поверхность.
— Выводить откуда?
— Разве я знаю?.. Там внизу что-то есть. Прямо в скале. И судя по всему, не маленькое. Дай-ка я попробую…
Он просунул лезвие кинжала в щель и осторожно — сталь на морозе становится хрупкой как стекло — потянул. С первого раза не получилось, но он ощутил небольшую податливость стальной решетки, которой был забран теплоотвод. Если осторожно потянуть, расшатывая…
Решетка вывалилась с треском сломанных креплений. Кто бы ни ставил ее, он не рассчитывал на силовое вторжение. И был по-своему прав. Если бы не яблоко, Гензель не обнаружил этого тайника, даже если бы провел на этом плато всю жизнь. Из темноты провала дохнуло приятным запахом горячего металла, ржавчины и талого снега. Что бы там ни скрывалось, оно вырабатывало тепло. Все остальное его сейчас не интересовало.
— Спущусь вниз, — решил Гензель. — На ремне. Если крикну — спускайся следом.
— Не опасно ли это, братец?
Он лишь хмыкнул.
— Опасно, конечно. Почем нам знать, кто и зачем соорудил эту штуку в скале? Но если останемся снаружи, точно долго не протянем. Пусть опасно, зато тепло… А там уже будем думать, куда попали.
Гензель скользнул в узкий лаз, успев порадоваться тому, что скудное питание помогло ему не отрастить объемного живота. Промороженный ремень опасно скрипел, выдерживая его вес, пока Гензель шарил в темноте ногами, пытаясь нащупать выступ для опоры. Но чем ниже он спускался, тем теплее становилось, и тело сладко замирало, сбрасывая с себя ледяное оцепенение, властвовавшее над ним в течение последних недель.
Он спустился метра на полтора, прежде чем почувствовал под подошвами пустоту. Дальше надо было прыгать. В темноту. В неизвестность. В тепло. Да и был ли выбор? Не сидеть же здесь до скончания веков!.. Гензель задержал на всякий случай дыхание — и выпустил ремень.
Мгновение падения, скрип обдираемой с металла ржавчины, пол упруго бьет по ногам — и он уже внизу.
Здесь было не так темно, как он ожидал. И не так тесно.
Он стоял в длинном коридоре, обшитом металлическими панелями и достаточно широком, чтобы по нему могла проехать графская карета. За панелями виднелось оборудование, работающее почти бесшумно, если не считать легкого электрического треска. Какие-то датчики, тумблеры, шкалы, катушки медного провода… Темнота, пусть и не полностью, отступала благодаря лампам, чей свет, размытый, неприятного для глаза фиолетового оттенка, падал на пол и стены.
Технологический тоннель, вот что это такое. Построенный, несомненно, человеком. Грубые лапы цвергов не способны на такую работу, да и не сообразить их полуживотным мозгам ничего подобного. Альвы? Ну, те едва ли стали бы закапываться в землю и жить среди стали и ржавчины — на облаках оно, наверное, комфортнее. Значит, людское. И до сих пор работающее. Подземный завод? Убежище? Станция наблюдения?
Гензель негромко свистнул.
— Спускайся, сестрица!
Гретель едва не свалилась ему на голову — повезло, что успел подхватить. Окоченевшая, конечно, бледная, как сама смерть, но живая.