Генри Стенли
Шрифт:
Добравшись до места, от которого в свое время Стенли начал свое исследование озера вместе с Ливингстоном, суда покинули западный берег, пересекли озеро и прибыли в гавань Уджиджи. Поездка по озеру продолжалась 51 день. Отныне все озеро Танганьика было исследовано и нанесено в общих чертах на карту.
Путешественник снова переправился через Танганьику и двинулся на запад в страны, где еще никогда не ступала нога европейца.
Путь шел через еще более густые, дикие леса, наполненные хищными зверями, птицами и ядовитыми змеями. Стенли занялся исследованием рек и вскоре вышел на величайшую реку Центральной Африки — Луалабу. По берегам ее росли густые леса. Африканцы уверяли, что всякий кто дерзнет проникнуть в глубь этих лесов, обратно уже не вернется. Эти слухи усиленно распространялись работорговцами, стремившимися помешать европейцам попасть в районы Африки,
Однако исследователь решил идти вдоль русла реки Луалабы и проследить ее вплоть до самого впадения в океан.
Через мрачные леса, куда не проникал луч солнца, пробирались с топорами в руках. Воздух был насыщен влагой и ядовитыми испарениями; с деревьев падали капли росы, одежда путников никогда не просыхала. Воздух был неподвижен. Тяжело дышалось. Под ногами выступала вода, то и дело приходилось переходить ручьи.
В этой банной атмосфере носильщики едва тащились, изнемогая под тяжестью груза. В лесу царил настолько густой мрак, что Стенли не мог прочитать заметок, которые он делал в записной книжке. Путешественников окружала буйная растительность тропического леса. Безмолвно и величаво поднимались кругом гиганты тропиков. В воздухе кружились мириады насекомых, где-то на большой высоте в кронах деревьев порхали почти невидимые птицы, слышался их неумолчный писк, щебетанье, свист, воркованье.
Среди птиц преобладали пестрые попугаи. На земле и по деревьям ползали змеи.
Описание тропического леса принадлежит к лучшим страницам творчества Генри Стенли:
«Вообразите себе пространство величиной во всю Францию вместе с Пиренейским полуостровом, густо заросшее деревьями вышиной от 6 до 55 м и толщиной до 3 м, лиственные шатры которых так сплелись и перепутались, что не видно ни неба, ни света. С одного дерева на другое перекидываются лианы, образующие толстые канаты: они вьются наверх, спускаются фестонами, зубцами, бахромой, обвиваются вокруг древесных стволов плотными, сплошными спиралями до самых вершин и оттуда ниспадают гирляндами великолепных цветов и причудливых листьев, которые, перепутываясь с древесной листвой, окончательно заслоняют солнце. С высочайших ветвей эти цветущие канаты сотнями спускаются почти до земли, и концы их распускаются в целые кисти тончайших нитей — это воздушные корни эпифитов. Теперь представьте себе, что поперек всех этих висячих лиан перепуталось в величайшем изобилии и беспорядке множество других, которые тоже перекидываются с дерева на дерево и перекрещиваются с первыми во всевозможных направлениях. На каждом разветвлении и на каждой горизонтальной ветви посажены гигантские лишайники величиной с крупный кочан капусты и другие растения, с листьями, похожими то на копья, то на слоновые уши, всевозможные орхидеи и поверх всего раскиданные легкой кружевной вуалью прелестнейшие вайи папоротников. Кроме того, древесные ветви, побеги и самые лианы покрыты густым слоем мха, вроде зеленого меха. Там где лес сплошной, непроницаемый, почва одета низким кустарником; там где молния (что случается нередко) сразила вершину гигантского дерева и солнечный свет ворвался в брешь, или же она расколола ствол сверху донизу, или обожгла его и дерево высохло, или, наконец, бурей выкрутило и свалило несколько деревьев с корнями,— там тотчас начинается между новыми древесными побегами отчаянная борьба из-за стремления к свету, к солнцу; они толпятся, лезут друг на друга, теснятся, стремятся вверх и в конце концов образуют непроницаемую чащу.
Для полноты картины следует представить себе, что почва покрыта густым наслоением наполовину перегоревших гниющих веток, листьев, прутьев; в нескольких метрах друг от друга валяются остатки распростертых гигантов, кучи сгнивших волокон древесины, смешанных с остатками муравейников и иных обиталищ насекомых. Все это окутано массой цепких и ползучих растений, зелеными побегами, длинными стеблями лиан. Примерно через каждые 1,5—2 км встречаете вы мутный ручей или наполненную стоячей водой яму, либо неглубокий пруд, подернутый зеленой тиной, из которой выставляются широкие листья лотоса и нимфей.
Первобытный лес, т. е. те части его, которых еще не коснулась рука человека и которые в течение веков росли и вымирали сами по себе, легко отличить от участков, где когда-либо жили люди. Там, где были человеческие поселения, деревья выше, прямее, правильнее и толщина их бывает поистине изумительна, среди них бывают поляны, почва под ними тверже, плотнее.
Но как только люди покидают поляну, перестают расчищать ее, так на этом месте появляются побеги деревьев, кустов и других растений, и тут
освещением, становится чрезвычайно роскошным, и пробить себе путь через него оказывается необычайно трудно.
Появляется множество различных пальм. Крепкоствольные молодые деревья пробиваются вверх из этой трущобы и служат опорой бесчисленным лианам...
Сильное впечатление производил лес, когда, бывало, стоишь у береговой окраины и видишь в реке отражение приближающейся бури, а на противоположном берегу, как армия гигантов, стоят неподвижные ряды деревьев, сурово ожидающих в сумраке сгустившейся мглы первого приступа урагана. Ветер еще только собирается с силами, но тучи надвигаются, молния белым пламенем прорезывает их сверху вниз, раздается оглушительный удар грома — и буря понеслась. Деревья, так спокойно стоявшие до этой минуты, как в писаной декорации, разом склоняют свои вершины и начинают бешено кидаться из стороны в сторону: в ужасе они как будто хотят сорваться с места, но крепкие корни держат их мощные стволы. Ветви крутятся, бьются, вершины то нагибаются вперед, то с размаху откидываются назад; тучи темными массами несутся над ними, слышен треск, свист, завывание ветра и скрип целого моря стволов. Самые высокие из них мощно машут ветвями, как бы нанося могучие удары. Листва шумно лепечет и рукоплещет борцам.
Меньшая братия на опушке тоже вступает врукопашную. Молнии бороздят клубящиеся тучи, там и сям изрыгая свои пламенные стрелы, громы раскатываются с оглушительным треском, далеко отдаваясь в глубине лесов. Наконец, тучи, сгустившиеся до черноты, в последний раз обдают окрестность белым светом, дождь разражается с тропической яростью — все превращается в хаос, вы ничего больше не видите и стоите в безмолвном ужасе, ошеломленные силой урагана. Но через несколько минут ливень словно тушит всю эту огненную бурю, и когда он кончился, лес уже стоит снова тихо и величаво, благородный гнев его миновал без следа...
Во весь день на походе нас донимали муравьи и бесчисленные полчища других насекомых, по ночам же у нас были свои тревоги и беспокойства. Среди ночи раздавались звуки, похожие на взрывы или выстрелы, отчего мы все просыпались. Это значило, что в лесу валятся деревья.
Каждую ночь какое-нибудь дерево было поражено молнией, и всякий раз я боялся, как бы оно своим падением не раздавило половину лагеря. Во время бури ломались ветви, и это производило шум, подобный бурному морскому прибою и перекату волн, бьющихся о каменистый берег. Когда шел дождь, в лагере невозможно было расслышать голосов: только и слышен был мощный плеск низвергающейся воды. Ночной ветер, крутивший ветви и вершины и заставлявший скрипеть раскачивающиеся стволы, крутил также и перепутывал длинные петли лиан и шумел всполошившимися листьями. Кроме всех этих звуков, неумолчно трещали сверчки. Еще звонче их, но так же однообразно кричали цикады и квакали бесконечным хором лягушки. Жалобный вой лемура с его резким, неприятным вскрикиванием производил очень тяжелое, тоскливое впечатление в темноте непроглядной ночи. Тут же какой-нибудь шимпанзе забавлялся стучанием палкой по деревьям, вроде того, как у нас мальчишки трещат по решетке сада.
Около полуночи собирались вокруг нас стада слонов, которые, вероятно, только потому не решались вступать в лагерь, что мы жгли по ночам десятки костров вокруг своей ночевки»...
Вначале все жили надеждой, что лес скоро кончится.
Но дни проходили за днями, а конца леса все не было видно. Через две недели люди окончательно выбились из сил и отказались продолжать путешествие. Но Стенли не мог допустить и мысли, что можно бросить все и вернуться назад, достигнув ценой таких лишений центра материка и находясь перед величайшими географическими открытиями. Отважный исследователь решил идти вперед даже в том случае, если бы все покинули его. Но в самый критический момент занзибарцы остались верны Стенли: обратно вернулась только нанятая на озере Танганьика охрана.
Несмотря на все трудности пути, вечерами участники путешествия собирались вокруг ярко пылавших костров и рассказывали сказки, легенды и предания; почти каждый такой рассказ содержал вполне определенную мораль. Отличившимся рассказчикам Стенли выдавал ценные подарки; немудрено поэтому, что желающих получить их всегда было достаточно, но далеко не каждому удавалось завоевать одобрение внимательно слушающей рассказчика аудитории. Это устное народное творчество свидетельствовало о талантливости народов, населяющих Центральную Африку. Вот один из этих бесхитростных рассказов.