Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
С этими словами он выпалил вверх из пистолета.
При звуке выстрела в глубине леса раздался такой ужасающий вой, точно этот выстрел разбудил целые стаи волков, спавших поблизости. Рев послышался спереди, сзади, с боков, в ту же минуту раздался конский топот, треск сучьев, ломаемых копытами, и на дороге показались толпы всадников, которые приближались с нечеловеческим воем и визгом.
— Господи Иисусе! Мать пресвятая богородица! — взвизгнули перепуганные женщины в карете.
Тем временем тучей подскакали татары: однако Кмициц троекратным возгласом остановил их, а сам повернулся к испуганному офицеру и давай похваляться:
— Что, узнал теперь, на кого напал! Пан староста хотел из меня дурака сделать, слепое свое instrumentum! А тебе поручил сводником быть, и ты, пан офицер, пошел на это ради милостей господина. Кланяйся же пану старосте от Бабинича и скажи ему, что панна благополучно прибудет к пану Сапеге!
Офицер повел испуганными глазами и увидел дикие лица, хищно глядевшие на него и рейтар. Было ясно, что они ждут одного только слова, чтобы броситься на них и растерзать на части.
— Милостивый пан, ты все, что хочешь, можешь сделать с нам. и, против силы не попрешь, — ответил он дрожащим голосом, — но пан староста сумеет отомстить.
— Пусть на тебе отомстит, ведь не выдай ты себя, не покажи, что знаешь приказ, не воспротивься мне, я бы не уверился в том, что все это ловушка, и тут же, в Красноставе, отдал бы вам панну. Вот и скажи пану старосте, чтобы поумней себе сводников выбирал.
Спокойный голос Кмицица обнадежил офицера, что хоть смерть не грозит ни ему, ни рейтарам, он вздохнул с облегчением.
— Что же нам, ни с чем воротиться в Замостье? — спросил он.
— Почему же ни с чем? — возразил Кмициц. — С моим письмом воротитесь, а выписать его я велю каждому на собственной его шкуре.
— Милостивый пан…
— Бери их! — крикнул Кмициц.
И сам схватил офицера за шиворот.
Вокруг кареты поднялась суматоха, закипела свалка. Крики татар заглушили призывы на помощь и пронзительные вопли женщин.
Однако схватка была недолгой, не прошло и минуты, как рейтары уже лежали связанные рядышком на дороге.
Велел тут Кмициц сечь их сыромятными плетями, но не слишком усердно, чтобы могли они пешими вернуться в Замостье. Солдатам дали по сто плетей, а офицеру полторы сотни, невзирая на мольбы и заклинания Ануси, которая, не понимая, что творится, и решив, что она попала в чьи-то страшные лапы, сложила на груди руки и со слезами на глазах молила сохранить ей жизнь.
— Сжалься, рыцарь! Чем я перед тобой провинилась? Сжалься! Пощади!
— Помолчи, панна! — рявкнул Кмициц.
— В чем я перед тобой провинилась?
— Ты, может, и сама с ними в сговоре?
— В каком сговоре? Господи, помилуй!
— Так разве ты не знаешь, что пан староста только для отвода глаз позволил тебе уехать, чтобы с княгиней тебя разлучить, а по дороге похитить и в каком-нибудь пустом замке покушаться на твою честь?
— Иисусе Назарейский! — крикнула Ануся.
Так неподделен был этот возглас, что Кмициц сказал уже помягче:
— Как? Стало быть, ты не в сговоре с ними? Да может ли это быть!
Ануся закрыла руками лицо, она слова не могла вымолвить, только повторяла:
— Господи Иисусе! Пресвятая богородица!
— Ну перестань же! — сказал еще мягче Кмициц. — Поедешь спокойно к пану Сапеге, потому не сообразил пан староста, с кем имеет дело. Вон те люди, которых там секут, должны были похитить тебя. Я дарую им жизнь, чтобы они могли рассказать пану старосте, каково им пришлось.
— Так ты защитил меня от позора?
— Да, хоть и не знал, рада ли ты будешь.
Вместо того чтобы отвечать или оправдываться, Ануся схватила вдруг руку пана Анджея и прижала ее к своим побелевшим губам.
Огонь пробежал у него по жилам.
— Да оставь же, панна, ради бога! Что это ты? — крикнул он. — Садись в карету, а то ножки промочишь! И не бойся! У родной матери не было бы тебе спокойней!
— Теперь я с тобой хоть на край света поеду!
— Ты мне, панна, таких речей не говори!
— Бог тебя вознаградит за то, что защитил ты мою честь!
— Первый раз такое со мною случилось, — ответил ей Кмициц.
А про себя тихонько прибавил:
«Защитил я досель девической чести, что кот наплакал!»
Тем временем ордынцы перестали сечь рейтар, и пан Анджей приказал гнать их, голых и окровавленных, по дороге в Замостье. Они пошли, проливая горькие слезы. Коней, оружие и одежду Кмициц подарил своим татарам, и отряд быстро двинулся вперед, ибо медлить было опасно.
По дороге молодой рыцарь не мог удержаться, все в карету заглядывал, а верней, в быстрые глазки и чудное личико девушки. Всякий раз он спрашивал, не надобно ли ей чего, удобна ли карета, не утомительна ли быстрая езда.
Она с благодарностью отвечала, что так ей хорошо, как никогда не бывало. Страх ее пропал. Сердце переполнилось доверием к защитнику.
«Не такой уж он бирюк, — думала она в душе, — не такой уж грубиян, как мне сперва показалось!»
«Эх, Оленька, какие муки терплю я ради тебя! — говорил про себя Кмициц. — Ужель ответишь ты мне неблагодарностью? Кабы прежнее время… Ух!»
Тут вспомнились ему собутыльники и всякие проказы, что строили они вместе, и, желая отогнать искушение, он стал читать молитву за упокой души усопших.