Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Этих сил было за глаза довольно, чтобы дать отпор Богуславу, если у него не более нескольких сотен сабель
Вот почему предусмотрительный гетман во все концы разослал гонцов и ждал вестей.
Пришли наконец и вести; но были они подобны грому, тем более что тучи, по особому стечению обстоятельств, сошлись в один вечер.
В Белой заседал в замке совет, когда вошел дежурный офицер и подал гетману письмо.
Не успел воевода пробежать его, как изменился в лице.
— Родич мой, — сказал он присутствующим, — разбит в Янове Богуславом. Еле ушел!
На минуту воцарилось молчание
— Письмо написано из Бранска, — прервал молчание гетман, — когда войско бежало в смятении, и нет в нем поэтому ни слова о силах Богуслава. Думаю, они были значительны, коль скоро две хоругви и полк пехоты разбиты, как сказано в письме, наголову! Впрочем, князь Богуслав мог напасть и врасплох. Из письма это не ясно..
— Пан гетман, — обратился к Сапеге князь Михал, — я уверен, что Богуслав хочет захватить все Подлясье, чтобы при переговорах получить его в удельное или ленное владение. Нет сомнения, что он пришел со всеми силами, какие только мог собрать.
— Твоя догадка, вельможный князь, нуждается в подкреплении.
— Мне нечем ее подкрепить, кроме как тем, что я знаю Богуслава. Не думает он ни о шведах, ни о бранденбуржцах, а только о себе. Воитель он искусный и верит в свою счастливую звезду. Он хочет захватить провинцию, отомстить за Януша, покрыть себя славой, а для этого силы ему нужны большие, и он ими располагает. Потому-то и надо нанести ему внезапный удар, иначе он сам на нас ударит.
— На всякое дело нужно благословение господне, — возразил Оскерко, — а господь благословляет нас!
— Ясновельможный пан гетман, — обратился к Сапеге Кмициц. — В разведку надо идти. Я тут как на своре с моими татарами, спусти же нас, и мы привезем тебе вести
Оскерко, который был посвящен в тайну и знал, кто такой Бабинич, стал горячо его поддерживать:
— Клянусь богом, это замечательная мысль! Вот где нужно такое войско и такой рыцарь. Если только кони отдохнули.
Тут он прервал речь, так как в комнату снова вошел дежурный офицер.
— Ясновельможный пан гетман, — обратился офицер к Сапеге, — двое солдат из хоругви Гороткевича просят допустить их к тебе.
— Слава богу! — хлопнул себя по коленям Сапега. — Вот и вести! Пусти их!
Через минуту вошло двое панцирников, оборванных и покрытых грязью.
— От Гороткевича? — спросил Сапега.
— Так точно.
— Где он сейчас?
— Убит, а коль жив, так неведомо где!
Воевода вскочил, но тут же снова сел и стал уже спокойно допрашивать солдат:
— Где хоругвь?
— Разбита князем Богуславом.
— Много народу полегло?
— Всех он посек, с десяток только осталось, кого, как вот нас, схватили да связали. Толкуют, будто и полковник ушел, но что ранен он, это я сам видел. Мы из неволи бежали.
— Где князь на вас напал?
— Под Тыкоцином.
— Почему вы не укрылись в стенах, коль мало вас было?
— Тыкоцин взят.
Гетман закрыл рукою глаза, потер лоб.
— Много людей у Богуслава?
— Конницы тысячи четыре, да пехота, да пушки. Пехота крепко вооружена. Конница ушла вперед и нас увела с собой, да мы благополучно вырвались.
— Откуда вы бежали?
— Из Дрогичина.
Сапега широко раскрыл глаза.
— Ты что, пьян! Как Богуслав мог дойти уже до Дрогичина? Когда он разбил вас?
— Две недели назад.
— И уже в Дрогичине?
— Разъезды его там. Сам он отстал, они какой-то конвой поймали, который вел пан Котчиц.
— Котчиц сопровождал панну Борзобогатую! — воскликнул Кмициц.
Наступило еще более продолжительное молчание. Никто не брал слова Офицеры были ошеломлены неожиданным успехом Богуслава. В душе все они думали, что во всем повинен гетман со своим медленьем; однако никто не смел сказать это вслух.
Но сам Сапега чувствовал, что действовал он правильно и поступал разумно. Он первый опомнился и движением руки отослал солдат.
— Обычное это дело на войне, — сказал он офицерам, — и никого не должно смущать. Не думайте, что мы уже потерпели поражение. Правда, жаль хоругвей. Но стократ горший урон могла бы потерпеть отчизна, когда бы Богуслав увлек нас за собой в дальнее воеводство. Он идет нам навстречу. Как гостеприимные хозяева, выйдем и мы ему навстречу. — Затем он обратился к полковникам: — Все должны быть готовы выступить по моему приказу в поход.
— Мы готовы, — ответил Оскерко, — только коней взнуздать да трубить сбор.
— Еще сегодня затрубим. Двинемся завтра на заре, не мешкая! Вперед с татарами поскачет пан Бабинич и спешно привезет нам языка.
Едва заслышав этот приказ, Кмициц бросился вон и через минуту уже мчался во весь опор в Рокитное.
Сапега тоже не стал медлить.
Ночь еще стояла, когда протяжно заиграли трубы, и конница с пехотой стали выходить в поле, за ними длинной вереницей потянулся скрипучий обоз. Первые заревые лучи отразились в дулах мушкетов и жалах копий.
И шли в лад полк за полком, хоругвь за хоругвью. Конница пела тихонько утренние молитвы, а кони весело фыркали на утреннем холодке, и солдаты сулили себе поэтому верную победу.
Сердца были полны одушевления, ибо рыцари по опыту знали, что долго думает Сапега, и головой качает, и взвешивает со всех сторон каждый шаг, но уж коль решит, то дело сделает, а коль двинется в поход, то побьет врага.
В Рокитном уж и логова татар успели остыть; они ушли еще в ночь и, верно, были уже далеко. Сапега очень удивлялся, что по дороге и допытаться нельзя было о них, хотя вместе с охотниками в отряде было несколько сот сабель, и он не мог пройти незамеченным.