Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Но силы он был непомерной и никогда не терял присутствия духа, поэтому изо всех переделок выходил целым и невредимым. Рассказывали, что он мог, схватившись за задние колеса, на скаку остановить карету, пить мог без меры. Хватив кварту сливянки, оставался трезв, будто вина и не отведывал. В обращении с людьми был надменен, дерзок и холоден, в руках Богуслава мягок, как воск. Человек лощеный, он не растерялся бы и в королевских покоях; но душа у него была дикая, и вспыхивал он иногда, как порох.
Это был не слуга, а скорее друг князя Богуслава.
Богуслав,
После каждой битвы первый вопрос его был: «Где Сакович, не пострадал ли?» На советах он очень на него полагался и прибегал к его помощи и в войне и в переговорах, когда смелость, даже просто наглость ошмянского старосты бывала весьма полезна.
Теперь князь послал его к Сапеге. Трудной была задача старосты: во-первых, его легко могли заподозрить в том, что он явился только как соглядатай, чтобы высмотреть войска Сапеги, во-вторых, как посол он должен был много требовать и ничего не давать взамен.
На его счастье, Саковича нелегко было смутить. Он вошел как победитель, который является диктовать побежденному свои условия, и тотчас пронзил Сапегу своими белесыми глазами.
Видя эту спесь, Сапега только снисходительно улыбнулся.
Смелостью и наглостью можно поразить человека под стать себе; но не ровня гетману был Сакович.
— Господин мой, князь биржанский и дубинковский, конюший Великого княжества и предводитель войск его высочества курфюрста, — сказал Сакович, — прислал меня с поклоном и велел спросить, как твое здоровье, вельможный пан.
— Поблагодари вельможного князя и скажи, что я в добром здравии.
— Я с письмом к тебе, вельможный пан!
Сапега взял письмо, вскрыл небрежно, прочел и сказал:
— Зря мы только время будем тратить. Не могу понять, чего князю надобно. Сдаетесь вы или хотите попытать счастья?
Сакович изобразил удивление.
— Мы сдаемся? Я думаю, что это князь тебе предлагает сдаться, вельможный пан, во всяком случае, указания, кои мне…
— Об указаниях, кои были тебе даны, — прервал его Сапега, — мы поговорим после. Дорогой пан Сакович! Мы преследуем вас уже миль тридцать, как гончие зайца! Ну слыхал ли ты когда, чтобы заяц предлагал гончим сдаться?
— Мы получили подкрепления.
— Фон Кириц с восемью сотнями. Прочие столь fatigati [84] , что лягут перед боем. Скажу тебе словами Хмельницкого: «Шкода говорити!» [85]
— Курфюрст со всеми своими силами встанет на нашу защиту.
— Вот и отлично! Не придется мне далеко искать его, а то хочу я его поспрошать, по какому такому праву он, ленник Речи Посполитой, обязанный хранить ей верность, посылает в ее пределы войско.
84
Утомлены (лат.).
85
Говорить не стоит (укр.).
— По праву сильного.
— Может статься, в Пруссии и существует такое право, у нас нет. Наконец, коль вы сильны, выходите в открытое поле!
— Князь давно бы напал на вас, да жаль ему родную кровь проливать.
— Надо было раньше жалеть!
— Удивлен князь и тем, что Сапеги так ополчились на дом Радзивиллов и ты, вельможный пан, ради личной мести не задумался залить кровью отчизну.
— Тьфу! — плюнул Кмициц, который слушал весь разговор, стоя за креслом гетмана.
Сакович встал, подошел к нему и пронзил его своим взглядом.
Но Кмициц и сам был неплох, он так поглядел на старосту, что тот и глаза в землю опустил.
Гетман насупился.
— Садись, пан Сакович, а ты, пан, помолчи! — После чего сказал: — Совесть, она одну правду скажет, а человек пожует и выплюнет клевету. Тот, кто с чужим войском нападает на родину, клевещет на того, кто ее защищает. Бог это слышит, и небесный летописец записывает.
— От ненависти Сапег погиб князь виленский воевода.
— Изменников, а не Радзивиллов я ненавижу, и вот лучшее тому доказательство: князь кравчий Радзивилл в моем стане. Говори же, чего тебе надобно?
— Вельможный пан, я скажу все, что у меня на душе: ненавидит тот, кто подсылает тайных убийц.
Тут пришла очередь удивляться Сапеге.
— Я подсылаю убийц к князю Богуславу?
Сакович устремил свои страшные глаза на гетмана и сказал раздельно:
— Да!
— Ты рехнулся!
— Недавно за Яновом поймали разбойника, который однажды уже участвовал в покушении на князя. Небось под пыткой скажет, кто его подослал!
На минуту воцарилось молчание; но Сапега услышал в тишине, как Кмициц, стиснув губы, дважды повторил у него за спиной:
— Горе мне! Горе!
— Бог мне судья! — с истинно сенаторским достоинством промолвил гетман. — Ни перед тобой, ни перед твоим князем я не стану оправдываться, не вам судить меня. А ты, чем медлить да тянуть, говори прямо, с чем приехал и какие условия предлагает князь?
— Князь, господин мой, сокрушил Гороткевича, разбил наголову пана Кшиштофа Сапегу, снова занял Тыкоцин, по справедливости должно почитать его победителем, и может он поэтому требовать больше. Не желая, однако, проливать христианскую кровь, хочет он мирно уйти в Пруссию, ничего взамен не требуя, только чтобы в замках остались его гарнизоны. Мы и пленников взяли немало, среди них высокие офицеры, не говоря о панне Борзобогатой-Красенской, которая уже в Таурогах. Их мы всех можем обменять.