Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 6-7
Шрифт:
— Кастелли свой род от Марино Фальери ведут! — запальчиво воскликнула тетушка.
— Дорогая тетя! Повторяю, здесь все свои.
— Пожелай только Лианочка, и она могла бы стать маркграфиней Колимасао.
— La vie parisienne! [118]— ответил Основский. — Не слышали про такую оперетку? Там тоже есть швейцарский адмирал.
Анету перепалка эта несказанно забавляла, Основский же подумал, что ему как хозяину дома не пристало говорить пани Бронич неприятности.
— Но к чему все это? — сказал он миролюбиво. — Вы же знаете, как я Лианочку люблю, мне от всей души хотелось бы, чтоб она была достойна Игнася.
Но его слова только подлили масла в огонь. Услыхав такое кощунство, пани Бронич потеряла всякое самообладание.
— Что? Лианочка?.. Чтобы она достойна этого…
К счастью, дальнейшее объяснение прервал приход Терезы. Тетушка замолчала, не в состоянии вымолвить ни слова от возмущения; Анета спросила Терезу, что поделывают остальные и куда все подевались.
— Пан Коповский, Лианочка и Стефа остались в оранжерее, — ответила Тереза. — Они там орхидеи рисуют. А пан Коповский нас развлекал.
— Это чем же?
— Разговорами… мы так смеялись. Он рассказывал, что его знакомый, некто пан Выж, большой знаток геральдики, уверял его совершенно серьезно, будто в Польше есть герб, в котором изображен стол с ножками.
— Чей же это? Уж не Коповских ли? — отозвался Основский весело.
— А Стефа тоже в оранжерее? — поинтересовалась Анета.
— Да. Все рисуют.
— Сходим к ним?
— Хорошо.
В это время принесли письма; Основский стал просматривать, кому они.
— Это все Анетке, такая маленькая литераторша, а какая у нее всегда огромная корреспонденция… А вот это вам, — протянул он Терезе конверт, — вот это тете, а это Стефе… Знакомый почерк, очень знакомый… Разрешите, я сам ей снесу?
— Иди, иди, — с готовностью согласилась Анета, — а мы пока письма прочтем.
Основский направился к оранжерее, с любопытством разглядывая конверт.
— Чья же это рука?.. — бормотал он. — Похоже, что… Где-то я этот почерк видел!
Он нашел всех троих под большой пальмой у желтого железного столика, на котором стояла орхидея. Девушки срисовывали цветок в свои альбомы. А Коповский в белом фланелевом костюме и черных носках, с тонкой папироской, которую только что достал из лежавшего возле цветочного горшка изящного портсигара, заглядывал им через плечо.
— Добрый день, — сказал, подходя, Основский. — Ну как мои орхидеи? Правда, хороши? Вот великолепные цветы! Стефа, тебе письмо… Извинись и возьми, прочти. Почерк мне очень знаком, но я, хоть убей, не могу припомнить, кому он принадлежит.
Стефания вскрыла конверт и, пробежав письмо глазами, изменилась в лице. Она побледнела, потом покраснела и опять побледнела. Основский наблюдал за ней с любопытством.
— Вот от кого, — дрогнувшим голосом сказала она и показала подпись.
— А!.. — сказал Основский, сразу обо всем догадавшись.
— Можно попросить тебя на несколько минут?
— Конечно, детка, — ответил искренне тронутый Основский. — Я к твоим услугам.
И они вышли из оранжереи.
— Наконец-то нас оставили одних, — простодушно сказал Коповский.
Линета помолчала и, взяв со стола его замшевый портсигар, стала водить им по щеке. Коповский устремил на ее красивое лицо свои чарующие глаза, от взгляда которых Линета просто таяла. Она давно знала, что он из себя представляет, и беспредельная его глупость не была для нее тайной, но изящество и несравненная красота этого глупца волновали ее плебейскую кровь. Каждый волосок в его бороде имел для нее странную, неотразимую прелесть.
— Вы заметили, что с некоторых пор за нами следят, как не знаю за кем, — продолжал Коповский.
А она, будто не слышала, продолжая водить портсигаром по щеке, потом поднесла его к губам.
— Какая замша мягкая, — сказала она. — Попробуйте…
Коповский взял портсигар и стал целовать то место, к которому прикасалась Линета.
Оба притихли.
— Нам нельзя тут оставаться, — сказала Линета.
И, взяв горшок с орхидеей, хотела поставить его на одну из полочек, которые лесенкой протягивались в теплице, но не могла дотянуться.
— Разрешите мне, — предложил Коповский.
— Нет, нет! — ответила она. — Еще уроните и разобьете. Я с той стороны зайду.
И с этими словами с горшком в руках зашла с другой стороны, где между полками и стеной оставался узкий проход. Коповский последовая за ней.
Линета взобралась на кучу кирпичей, поставила горшок на самую верхнюю полку, но тут кирпичи, дрогнув, разъехались под ней, и она пошатнулась. Стоявший сзади Коповский подхватил ее за талию. И так на несколько секунд застыли они в неподвижности: она — прислонясь спиной к его груди, он — прижимая ее к себе. Линета все больше стала клониться назад, наконец голова ее оказалась на груди Коповского.
— Что вы делаете… нехорошо! — прошептала она, обдавая его горячим дыханием; грудь ее высоко вздымалась.
А он вместо ответа впился губами в ее губы. Руки ее быстрым движением крепко обвили его шею, и она, не переводя дыхания, стала исступленно отвечать на его поцелуи.
В ослеплении страсти оба не заметили, как в оранжерею вошел Основский. Неслышно приблизившись по песку к лестничке, он с искаженным, бледным как полотно лицом уставился на них.
ГЛАВА LVI