Географ глобус пропил
Шрифт:
Раннее утро. Мы спим на дощатом настиле под навесом лесопилки. Мы залезли в спальники, прижались друг к другу и укрылись сверху полиэтиленовым тентом. Голубое небо размыто светится сквозь запотевший от дыхания полиэтилен.
Нам тепло, хоть и тесно. Спящий рядом Тютин лежит наполовину на мне, наполовину на Чебыкине. Я сдвигаю с себя свою половину Тютина и вылезаю наружу.
Над миром ясно и тихо. Вдалеке у ветхого забора на окаменевшем кряже сидит Маша. Прочие еще спят. Я иду к Маше, хрустя тонким льдом. Лужи обметаны припаем. На штабелях бревен искрится иней. Опилочная грязь затвердела так, что не продавливается сапогом. Воздух пахнет водой и остывшими дорогами.
Я усаживаюсь на комель рядом с Машей и закуриваю, спокойно любуясь ею. Похмелья почти нет. Маша молчит.
– Зачем вы вчера напились, Виктор Сергеевич? – наконец спрашивает она, но я не отвечаю. Сам не знаю зачем. Так.
Мы с Машей молча глядим на спящую деревню Семичеловечью – убогую, выцветшую, кривую, грязную. Улицы ее проваливаются в косогоры, как прогнившие доски настила в подпол. Топорщатся гребенки заборов. Цвет у мира – серо-голубой. Негасимые сумерки красоты. Вечный неуют северного очарования. Сдержанные краски, холодная и ясная весна. Сизые еловые острия поднимаются за деревней ровной строчкой кардиограммы. Сердцебиение Земли – в норме. Покой. Туманом катятся к горизонту великие дали тайги.
– Виктор Сергеевич, – осторожно говорит Маша, – а вы помните, что вам вчера пацаны сказали?
– Это что свергли меня? Помню. И очень этим доволен. Мне хлопот меньше. Пусть сами командуют. Я и в школе накомандовался.
Маша смотрит на меня как-то странно. Учитель, называется. Вытащил детей в глухомань, напился, и плывите, как хотите.
Я беззаботно подмигиваю Маше.
– Вы или врете, или ошибаетесь, – серьезно говорит Маша.
Я закуриваю и не отвечаю. Все-таки Маша – еще девочка, пусть красивая и умная, но еще девочка. Мне не суметь объяснить ей то, до чего сам я добрался с содранной кожей. Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. Однако подражать лично мне не советую. А можно просто поставить в такие условия, где и без пояснений будет ясно, как чего делать. Конечно, я откачаю, если кто утонет, но вот захлебываться он будет по-настоящему.
И жаль, что для отцов, для Маши я остаюсь все-таки учителем из школы. Значит, по их мнению, я должен влезть на ящик и, указывая пальцем, объяснять. Нет. Не дождетесь. Все указатели судьбы годятся только на то, чтобы сбить с дороги.
Из-под тента, где лежат отцы, до нас с Машей начинают доноситься глухие голоса. Я слышу обрывками: «Географ… Географ…»
– Пойдем послушаем, – предлагаю я Маше.
– Подслушивать некрасиво.
– Зато увлекательно и поучительно, – отвечаю я и иду один.
– Из-за вас, алкашей, станцию проспали… – ноет Тютин.
– Заткнись, Жертва! – огрызается Градусов. – Сами бы и вставали!
– Надо решать, а не базарить, – замечает Овечкин.
– Домой надо ехать… – убито говорит Тютин.
– Фиг ли домой? По теплому сортиру заскучал?
– Вернемся обратно на Гранит… – предлагает Чебыкин.
– День потеряем, – хозяйственно вздыхает Борман.
– Погребем по-пырому, да и наверстаем, – говорит Чебыкин.
– Сам греби! – не соглашается Демон. – Я что, ишак?
– Дам в пилораму, и погребешь! – рычит Градусов.
– Может, спросить у Географа, где есть речка покороче, да и поехать туда? – предлагает Овечкин. – И поплаваем, и не опоздаем…
– На хрена ехать еще куда!… – пугается Демон. – Уйдем за деревню, поставим палатку, все сожрем, выпьем – и домой!
– Чего вы орете… – ворчит Люська. – Пусть Географ решает.
– Снова ему доверять? – скептически хмыкает Борман.
– Дак че, – удивляется Люська. – Ну напился он вчера… У меня папка тоже сперва напьется, а потом все починит, лучше, чем было.
– Нет, решать будем сами, – твердо заявляет Овечкин.
– А можно я предложение внесу? – громко спрашиваю я и вылезаю на помост лесопилки. Отцы подозрительно затихают.
– По карте в десяти километрах от Семичеловечьей течет речка Поныш. Она впадает в Ледяную как раз напротив Гранита. Давайте поплывем по ней, а закончим маршрут в деревне Межень. Пойдет?
– А ты ничего не намудрил? – неуверенно спрашивает Борман.
– Чтобы я напутал? – удивляюсь я. – Кто из нас всех Географ?
У конторы леспромхоза я договариваюсь с водилой, что за литр он довезет нас до Поныша. У могучего КрАЗа длинная, хищная, волчья морда, словно кровью, заляпанная пятнами грунтовки. Девочек я сажаю в кабину, а отцы привязывают рюкзаки на площадку сзади. Мы усаживаемся. Поливая грязь струей солярного выхлопа, лесовоз трогается, вытягивая за собой длинный прицеп с рогами, напоминающий орудие на лафете.
Щебневая дорога прет напрямик по увалам. Нас валяет с боку на бок и подбрасывает. Мы цепляемся друг за друга. Тютин при толчке пинает себя коленом в скулу и лезет в рот грязным пальцем ощупывать зубы. Дизель ревет, лязгают цепи, которыми скрепляются штабеля бревен, подскакивает и грохочет прицеп-тележка, мотая рогами.
По обе стороны трассы громоздится тесный, вековой ельник, в толще которого вдруг проскакивают белые нитки берез. Снег в нем только начал сходить, и наст кое-где изъеден обугленными разводьями проталин. Косой валежник оброс бурой пеной из плесени. Проселки, как выстрелы, внезапно хлопают по глазам неожиданным светом. На обтаявших, грязно-волосатых полянах топорщатся треноги из жердей для будущих стогов. А иногда на плече кряжа лес расступается, и мы видим синие, холмистые дали, исчезающие в дымке, и над ними – кривые изломы далеких, высоких шиханов.
Наконец после очередного поворота внизу под склоном взблескивает извив реки. Большая пролысина вырубки, вся заросшая мелкими березками, боком сползает от дороги к берегу.
Наш лесовоз останавливается. Отцы спрыгивают, ковыляя на занемевших ногах. Я достаю две бутылки водки и лезу в кабину.
– Ты у них учитель, что ли, какой? – спрашивает водила, принимая бутылки. – Чего учишь?
– Географию, – говорю.
– Я тоже в школе любил географию… – мечтательно говорит водила. – Молодец парень. В наше-то время хочешь еще чему-то научить этих оболтусов… На! – И он вдруг протягивает мне обратно одну бутылку. – Держи. Вам небось она нужнее будет.