Географ глобус пропил
Шрифт:
– Ты что, всю ночь караулил? – злобно спрашивает Градусов.
Ему досадно, что вчера с Чебыкиным они перехитрили сами себя.
– Можно было и по очереди дежурить, – замечает Маша. – Зачем такое геройство?
– А где еще один флакон? – задает самый щекотливый вопрос Борман.
Я хлопаю себя по животу.
– Ни одного хорошего дела не можете сделать без выпивки, – тихо говорит Маша и опускает глаза, словно ей стыдно.
– Дак че, – возражает Люська. – Ему же холодно было… Страшно.
После завтрака Борман куда-то уходит, и командовать некому.
– Жертва, скачи котлы драить! – тут же распоряжается Градусов.
– А почему я, а не Чеба? Он тоже дежурный!
– Потому что ты струбец, понял? Чеба, пошли чум сворачивать!
Мы начинаем сворачивать палатку. Градусов залезает внутрь и выбрасывает оттуда вещи, потом шест. Шатер парашютом опускается, накрывая Градусова. Из леса выходит Борман. Мы с Овечкиным сворачиваем гремящий от холода тент. И тут с реки доносится Люськин истошный вопль:
– Катамаран уплыл!…
На миг нас всех парализует. Маша, сидящая у костра, приподнимается и вытягивается в струнку, глядя на реку. Демон, лежащий рядом, обеспокоенно разгоняет ладонью перед лицом дым сигареты. Потом мы дружно срываемся и мчимся на берег. Градусов бьется в палатке в поисках выхода, как рыба в сети.
По реке медленно плывет наш катамаран. За ним в воде хвостом тащится чалка. Посреди катамарана, как посреди эшафота, на коленях стоит Тютин, прижимая к груди котелок. Он залез мыть котлы на катамаран, и, пока возился, катамаран тихо сполз с отмели и поплыл сам по себе. Люська, как провожающая за уходящим поездом, бежит за катамараном вдоль кромки реки, зажав рот ладонями и вытаращившись на Тютина, как на покойника, который секунду назад был жив, хрустел сухарями и даже не помышлял о внезапной гибели.
Борман первым вылетает к воде и мечется по берегу.
– Хватай чалку!… – ору я ему.
Борман суетливо забегает в сапогах в воду и тянется за веревкой, но беспомощно оборачивается и говорит:
– Глубже не могу зайти!… Сапоги зальет!… Последние сухие носки остались!…
– Котелком греби!… – кричит Тютину Овечкин.
Тютин торопливо и бестолково гребет котелком.
Катамаран начинает вращаться вокруг своей оси и отходит от берега еще дальше.
– Надо за ним плыть! – решается Чебыкин.
– С дор-роги!!! – слышится сзади рев Градусова.
Мы шарахаемся в разные стороны. Между нами, напяливая спасжилет, с веслом в руке пролетает Градусов и бухается в воду. Люська визжит. Градусов, взбивая фонтаны брызг, с пушечным гулом колотит сапогами и рукой. Красный спасжилет и рыжая шевелюра добираются до катамарана. Забросив весло, Градусов вываливается на каркас.
Первым делом он отвешивает Тютину пинка. Тютин воет, закрываясь котелком. Схватив весло, Градусов пятью гребками утыкает катамаран в берег. Чебыкин цапает чалку. Градусов спрыгивает на землю и злобно топает к костру. На ходу он сдирает с себя спасжилет, куртку, свитер и все это шваркает себе под ноги.
– Обсушился, блин!… – разоряется он. – За-шиб-бись!… Аж вспотел, как припекло!… Бивни!…
Люська виновато трусит за Градусовым, подбирая его шмотки.
– Ну дак че… – бормочет она.
Градусов вдруг останавливается и утыкает палец в Бормана:
– Сапоги ему промочить жаль! До Перми бы в них и чапал, если бы катамаран уплыл! В гроб себе их положи, с дарственной надписью: «Дорогому Борману с любовью от Бормана»! К-хапитан штопаный!…
И снова река, и снова тайга, синие хребты на горизонте, белые скалы над темной водой, плеск весел, поскрипывание каркаса. Я задремываю прямо на ходу. Тогда я отодвигаю весло и укладываюсь прямо на продуктовый мешок. Никто не возражает. Дрема заволакивает глаза. Сквозь ее радужное сияние я молча и безвозмездно наслаждаюсь Машей, сидящей рядом, – линиями ее рук, плеч, склоненной головы. Катамаран покачивается, словно гамак. Я засыпаю с дивным ощущением дороги, которая вечно будет бежать подо мною.
Не знаю, сколько я проспал – час? Два? Три? Я просыпаюсь, оцепенев от холода. Небо вновь затянуто серыми тучами. Ну откуда они только берутся? Я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками, но не встаю. Я слушаю, как судачат отцы.
Градусов опять за что-то наезжает на Бормана.
– Господи, Градусов, – спокойно, но с сердцем говорит Борман, – что бы я ни сделал, все тебе не нравится, все не так, всякий раз хайло разеваешь. Да командуй ты сам! Жалко мне, что ли?
– Нет уж! – мстительно отвечает Градусов. – Раз уж все такие мудрые, тебя выбрали, ты и командуй! Куда уж нам – косопузым, фанерным!…
– Чего орать-то? – хмыкает Демон. – Плывем же, все нормально.
– А ты молчи в тряпочку! – набрасывается на Демона неугомонный Градусов. – Все нормально ему!… За весь поход кола не отесал!… Ты, Демон, балласт голимый! Знали бы заранее, так не брали бы тебя!
– Поздняк метаться, – говорит Чебыкин.
Демон только кряхтит, посмеиваясь. Он, как и я, тоже лежит.
– Главное, Градусов, не суетись, – поучает он.
– Я не подсуетюсь, так никто не подсуетится! Митрофанова сдохнет, Тютина медведь какой-нибудь задерет, Борман на дерево полезет сапоги свои спасать, а ты все лежать будешь, как дерьмо на лопате! Жертва и то больше вкалывает, чем ты!
– Вообще как зверь работаю, – охотно соглашается Тютин.
– Ну так и шел бы в поход вдвоем с Тютиным, – предлагает Маша.
– В следующий раз так и сделаю! – грозится Градусов. – Как Географ соберется снова, так и позову только Жертву да Чебу, а вы, блин, сидите дома, спускайте воду в унитазах и орите на весь подъезд: «Шум порогов! Шум порогов!»
– А что, Географ уже снова собирается? – оживляется Чебыкин.
– Соберется, куда денется! – уверенно заявляет Градусов.
– Градусов, я тоже хочу в поход! – ноет Люська.
– Ты сперва из этого вернись, – останавливает ее Маша.
– Дак че, вернусь как-нибудь… Борман, а ты еще пойдешь?
– Если с Градусовым, с Демоном, с Тютиным, да еще начальником Географ – не-ет!… – отрекается Борман.
– Я-то все равно больше не пойду, – говорит Демон. – Никакого покоя. Я думал, отдохну в походе, а тут как в шахте.
– Чего вы, как дураки, спорите? – удивляется Овечкин. – Неужели еще не хватило приключений? Так вы разбудите Географа, дайте ему флакон, и дело сделано. Только успевай пригибаться.