Геологическая поэма
Шрифт:
— На человека или на геолога? — Ася пришла в себя и тотчас взялась язвить; видимо, так у нее проявлялась нервная реакция после пережитого потрясения.
— На геолога, — с подчеркнутой серьезностью отвечал Валентин. — Правда, много лет назад одно чепе все же было, но случилось это с геологиней…
Студентка иронически усмехнулась:
— Все ясно, опять поучительная история.
— Именно поучительная. Поэтому… — Он снял рюкзак и с самого его дна, откуда-то из-под образцов, извлек кобуру с наганом.
Ася удивленно подняла брови — она совсем не подозревала, что Валентин носит с собой оружие.
— Тайга
Валентин действительно ощущал неловкость за этот, как ему вдруг показалось, пижонский жест.
— Ну, а с той геологиней что? — после некоторого молчания спросила Ася; она уже не улыбалась.
— С геологиней? — повторил Валентин, вешая кобуру на свой широкий армейский ремень. — Подробностей не знаю, а рассказывали так: она столкнулась с медведем на узкой тропке, в горах где-то… Буквально носом к носу… И вроде бы со страху тяпнула его молотком по голове… Осталась жива, — внезапно обрубил он и вскинул на спину рюкзак. — Все, Олеговна, маршрут закончен, идем домой!..
Путь на табор получился скорым и простым. Сначала они поднялись на отрог, благо до его верха оставалось уже немного. Оттуда легко взошли на гребень основного хребта, после чего, идя все время по водоразделам, образующим единую ветвистую систему, менее чем за час оказались над тем озером в верховьях Кичер-Маскита, возле которого располагался табор.
— Дымком пахнет, — Валентин остановился, с удовольствием втянул в себя уже по-ночному посвежевший воздух. — Наши, наверно, уже все в сборе.
Ася лишь вздохнула, с родственной теплотой глядя вниз. В загустевших сумерках смутно белели прямоугольники палаток, трепетал красноватый огонек костра; людские голоса еле доносились, но лай собаки был неожиданно отчетлив и звонок.
Когда припозднившаяся маршрутная пара, гремя камнями на пологом спуске, приблизилась к табору, кто-то из сидевших возле костра взмахнул рукой и предельно омерзительным голосом завопил:
Вот кто-то с горочки спустился,Наверно, милый мой идет!..Роман!.. Валентин так и замер от неожиданности.
— Ой, Ромочка Свиблов! — радостно ахнула Ася и тоже остановилась.
— Ну что стоите, как неродные? — продолжал орать неугомонный москвич. — Не боись, не съедим — мы уже сытые и пьяные!
— И нос в табаке! — весело добавил прокуренный бас Самарина.
Валентин подошел к костру, не успев привести в порядок взбаламученные мысли.
— А, это ты… поросенок, — проговорил он как можно спокойней.
— Видали? — громогласно возмутился Роман. — Я же и поросенок! А где ваше здрасьте?
Присутствующие — а у костра наличествовал весь отряд — сочувственно загудели. Видимо, такое уж свойство было у москвича — как-то само собой делаться центром притяжения и душой общества.
Оказалось, «сытые и пьяные» было сказано Романом не просто красного словца ради — возле стойки тагана Валентин заметил опорожненную бутылку «Столичной». Усмехнулся.
— Что, опять двести лет русскому граненому стакану? Василий Павлович с благодушной ухмылкой объяснил:
— Гостинец. Роман принес, чтоб смыть недоразумение… В наброшенном на плечи ватнике он восседал рядом с москвичом и улыбался улыбкой ребенка, получившего самый большой в мире леденец.
— Ничего себе недоразумение, — проворчал Валентин, освобождаясь от маршрутной ноши.
Начальник пропустил это мимо ушей и продолжал:
— Мы тут разделили по символической дозе. Вам не оставили — ты не употребляешь, а студентке — ни-ни, ни в коем разе. — Тут он увидел, что Ася нацелилась идти умываться, и покровительственно махнул пальцами — Ладно, попустись — в тайге заразы не бывает. Лучше садись ужинать.
— Валентин, не делай морду ящиком, — напористо вступил Роман. — Как тогда получилось-то? Мы, значит, с Панцыревым пошли в контору, а ты остался возле хоздвора. Так? Я еще хотел тебе сделать ручкой — мол, не плачь, Маруся, мы поженимся, но где там: этот Панцырев своими разговорами моментом забил мне баки, и — от винта! А потом оглядываюсь — тебя уже нет. Через час бегу в общежитие — нониус! Где? Тут возникает хозяйка, делает топ ногой: твои, мол, собрали манатки и ускакали, а кто будет за разбитую стеклину платить?.. Я ей: не пульсируй, бабуля…
— Что еще за стеклина? — насторожился Субботин.
— А! — Роман пренебрежительно поморщился. — Под вернулись нам местные блатаки на выходе…
— На выхлопе, — машинально поправил Валентин.
— Научи свою бабушку щи варить! — отрезал москвич; обескуражить его было решительно невозможно. — Начали с ними выяснять отношения, ну и кто-то из них что-то кинул, попал в окно… В общем, шелуха все это, Василий Павлыч…
Настоящий серьезный разговор состоялся позже, в палатке начальника. Поставив посреди чайник горячего крепкого чая, на спальных мешках расположились Василий Павлович, Валентин, Роман, Павел Дмитриевич Самарин. Присутствовала и Ася — как будущий инженер-геолог и командир производства.
— …Информация из первых рук — вот что было важно для меня, — говорил Роман, оглядывая всех поочередно; в зрачках его колючими точками отражалось пламя свечи. — Валя, свою идею ты изложил мне в полный рост. А обратная сторона медали? Думаю, надо поглядеть и на нее, раз уже Стрелец навязал мне дурацкую роль своего представителя. Понял теперь? — отнесся он к Валентину. — Что вам сказать про Панцырева? Как геолога я его так и не узнал. Все делает аккуратно, от сих до сих. Согласно инструкциям и методикам. Лично своего ничего нет. Или же он не пожелал раскрываться… Но организатор — толковый. Ас. Что да, то да. А по совместительству еще и сволочь…
Василий Павлович даже крякнул от неожиданности. В явном замешательстве воззрился на Романа Валентин, подумал, потом качнул головой:
— Ну, это уж ты того… слишком загнул.
— А, что ты понимаешь в городской любви! — отмахнулся москвич; огоньки в его глазах заиграли ярче и злее. — Слушай сюда, тундра! Та комиссия — по несчастному случаю, помнишь? — улетела в тот же день, и меня поселяют в гостинице. Одного. В столовой кормят особо, сечешь ситуацию? Отличная колбаска. Домашние пельмени. Икра. Крабовые консервы, идешь ты пляшешь! — а я их видел-то в последний раз еще в те времена, когда папиросы «Север» назывались «Норд». Помню, красная такая этикетка, написано «АКО» и «СНАТКА»… Ну, «снатка»— это мы тогда так читали, в детстве, в действительности-то «чатка», крабы, по-английски. А вот «АКО»— тут я до сих пор не могу дорубить…