Георг — Синяя Птица (с иллюстрац.)
Шрифт:
В коридоре послышались шаги. Пробежали дети, к котлу подкрадывалась собака… Приглушенный разговор в соседней каморке, казалось, становился все тише и тише…
И Георг словно провалился в темную пропасть. Напряжение и возбуждение прошедших дней завершились глубоким сном. Он уже не почувствовал, как кто-то заботливо подсунул ему под голову шкуру.
Ритмичное постукивание разбудило мальчика. Он прислушался к мягким двойным ударам, доносившимся снаружи.
Георг ломал себе голову: что бы это могло быть? И где же он находится? Перед ним горел дрожащий огонь и голубоватым облачком, через отверстие в крыше, уходил дым. Рассеянный дневной свет проникал в помещение. Мальчик посмотрел вверх. С брусьев потолка свешивались связки трав, какие-то сушеные листья и толстые нитки из жил животных. Между балок, поддерживающих крышу, был виден чердак. Над половиной каморки потолка не было. Разве не отсюда вчера вечером индианка сняла миску и ложку с птичкой на конце рукоятки?
Постепенно в памяти все восстановилось путешествие на лодках окончено. Он прислушался, но в доме, казалось, ничто не шевелилось. Георг встал, пробрался по проходу к двери и выглянул наружу. Перед домом он увидел свою благодетельницу с какой-то другой женщиной. Они стояли около высокой выдолбленной колоды-ступки и по очереди ударяли в нее деревянным пестиком «так-так, так-так». Пестик в средней своей части был заметно уже, чтобы его удобнее было держать в руке Георг невольно подумал о яичных часах, которые он видел у тетки Рахиль. Да, этот пестик выглядел как вытянутые песочные часы.
Он вернулся в дом, сел на высокий порог и, полный любопытства, стал ощупывать стены. Очевидно, весь дом состоял из больших кусков коры, целых пластин, плотно привязанных к опорным брусьям. Нигде не было видно щелей; пласты коры были плотно сшиты друг с другом. Все было совсем иначе, чем в его родном доме, где щели между бревнами забивались мхом, и все-таки стены не были так плотны. На одно мгновение его мысли перенеслись в Рейстоун. Где же его родители?
Стуки смолкли. Вскоре показалась в коридоре голубая блуза и белая налобная повязка женщины. Прозвучали добрые и ласковые слова. Под котлом затрещали подброшенные в огонь свежие ветки. Георг задумчиво смотрел на поднимающийся вместе с дымом пар и думал о вкусной маисовой каше и мясе. Как же он должен называть эту добрую индианку? Лучше всего «тетей», хоть она и не была ему настоящей теткой.
Но, прежде чем взяться за миску, индианка жестом показала, что он должен раздеться. Он снял куртку и штаны, а она надела ему повязку на бедра и стала натирать его какими-то цветными мазями из разных берестяных коробок. Мальчик попытался с ней заговорить, но ответа на незнакомом языке он не понял. Окончив натирание, она взяла его за руку и повела к двери.
Георг даже не заметил радостного, сверкающего утра. При виде нескольких десятков индейцев, стоящих на берегу реки, скованность, которую он испытывал во время всего пути, снова охватила его. Лица индейцев блестели от свежей раскраски, а в пучки волос на голове были воткнуты пестрые перья. На плечах мужчин — ярко-красные и голубые солдатские куртки.
Но мальчику над этим не пришлось долго задумываться. Три девочки его возраста подбежали к нему и потащили к воде.
Не было произнесено ни слова. Пленник оглядывался, ища помощи у своей благодетельницы, но не видел ее. Он сопротивлялся изо всех сил, упирался ногами в песок и ложился на спину, но девочки тащили его все ближе и ближе к реке, пока не оказались по пояс в воде. Мальчик дрожал от страха. «Они хотят меня утопить!» — подумал он и стал еще энергичнее вырываться. Георг вертелся и отбивался, а девочки толкали его со всех сторон, стараясь окунуть с головой. За шумом и криками он не слышал громкого смеха, раздававшегося с берега. В отчаянии Георг уже прикидывал расстояние до другого берега и соображал, сможет ли он, собрав последние силы, переплыть реку, но в этот момент до него долетели слова:
— С тобой ничего не случится!
Мальчик удивленно оглянулся. Кто же это здесь говорит по-английски? Это была та девочка, которая прибежала вчера вечером и которую тетя называла Малией.
Георг не оказывал больше сопротивления и дал себя окунуть, а когда он вынырнул, чтобы подышать, девочки принялись его мыть, вертеть и, наконец, окатили водой. И теперь он сам подпрыгивал и брызгался. Краска, которой было покрыто его тело, бесследно отмылась. Наконец девочки вывели его на берег и вся компания направилась к отдельно стоящей хижине.
Эта хижина тоже была сооружена, или, лучше сказать, сшита, из больших пластов коры. Внутри было одно-единственное невысокое, но просторное помещение, посредине которого горел огонь. И там он увидел свою «тетю»! Вдоль стен молча стояли мужчины. Девочки обтерли Георга большими пучками перьев, а тетка помогла ему надеть новые, совершенно необычные одежды. Прежде всего он получил пару кожаных легин, туго облегавших ноги, потом узкий длинный платок, который пропускался между ног под кушак и свисал спереди и сзади, и, наконец, рубашку из красной материи и пару мокасин с ярко расшитыми отворотами.
Новая одежда преобразила Георга в молодого индейца; он сел у огня на сплетенную из тростника циновку. Все присутствующие мужчины также присели вокруг костра, зажгли свои трубки и молча закурили.
Когда мальчик обвел взглядом этот серьезный и торжественный круг людей, он невольно остановился на индейце в голубом солдатском кителе.
Ведь это тот самый индеец с ястребиным носом, который ударил его веслом и доставил сюда к тете. Георг украдкой стал внимательно всматриваться в него. Эти близко расположенные глаза, ястребиный тонкий нос, — разве они не были ему уже знакомы? Два круга на щеках, отливающие оловом, вместо обычных для этого человека двух черных полос на лице, не могли обмануть его. Это лицо с резкими чертами он так скоро не забудет.
Вождь-воин с шестью большими орлиными перьями в волосах — вручил Георгу небольшой томагавк и кожаный мешочек, в котором был трут, кресало и кремень. После этого он заговорил, а знакомый Георга, индеец с ястребиным носом, переводил на ломаном английском языке фразу за фразой, по-прежнему не произнося «р».
— Мой сын, теперь ты плоть от нашей плоти, твои кости от наших костей. С этого дня ни одной капли крови белых не осталось в твоих жилах. Отныне ты принят в семью ирокезов; так бледнолицые называют сыновей Длинного Дома. И с этого часа ты сын среди наших сыновей. Мы любим тебя, и мы обязуемся помогать тебе, защищать тебя, как каждого из сыновей Длинного Дома.
Страх Георга перед возможным сожжением на костре совершенно пропал. По окончании церемонии мальчик вместе со всеми сытно поел.
Когда к полудню он с теткой и Малией возвращался в дом, то уже смело и уверенно смотрел на все, что окружало его.
У дома была двускатная пологая крыша. Доски и брусья сжимали стены из коры, образуя со всех сторон навес. Над входной дверью красной краской была нарисована большая черепаха
Георг не поверил своим глазам. Он снова представил себе лежащий на столе родительского дома топор и быстро взглянул на рукоятку своего маленького томагавка. Да, и на нем блестел нарисованный свежей краской овал с шестью точками по краю. Сомнений не было. Смущенно он переступил порог Длинного Дома, который отныне должен был считать своим.