Геральт (сборник)
Шрифт:
– Ты к этому причастен?
Он вздрогнул и обернулся. У опирающейся о ствол дриады волосы серебрились, это было видно даже в утреннем полумраке.
– Отвратительная картинка, – сказала она, скрещивая руки на груди. – Человек, который все потерял. Знаешь, певун, это любопытно. В свое время мне казалось, что всего потерять нельзя, что всегда что-то, да остается. Всегда. Даже во времена презрения, когда наивность может отыграться самым чудовищным образом, нельзя потерять все. А он… Он потерял несколько кварт крови, возможность нормально ходить, частично власть
Лютик молчал. Дриада не шелохнулась.
– Я спросила, ты причастен к этому? – продолжила она после недолгого молчания. – Но, видимо, спросила напрасно. Конечно, причастен. Ты же его друг. А если у тебя есть друзья и все-таки ты все теряешь, значит, виноваты друзья. В том, что сделали, и в том, чего не сделали. В том, что не знали, что следует сделать.
– А что я мог? – шепнул он. – Что я мог сделать?
– Не знаю.
– Я сказал ему не все…
– Это так.
– Я ни в чем не виноват.
– Виноват.
– Нет! Нет! Я не…
Он вскочил, раскидывая ветки лежанки. Геральт сидел рядом, растирая лицо. От него шел аромат мыла.
– Не виноват? – холодно спросил он. – Интересно, что тебе приснилось? Что ты – лягушка? Успокойся. Ты не лягушка. Что ты – олух? Ну, в таком случае это мог быть провидческий сон.
Лютик оглянулся. Они были на поляне совершенно одни.
– Где она… Где они все?
– На опушке. Собирайся. Тебе пора.
– Геральт, я только что разговаривал с дриадой. Она говорила на всеобщем без всякого акцента и сказала мне…
– Ни одна из этой группы не говорит на всеобщем без акцента. Тебе приснилось, Лютик. Это Брокилон. Тут многое может присниться.
На опушке их ожидала одинокая дриада. Лютик узнал ее сразу – это была та, с зеленоватыми волосами, которая ночью приносила им свет и уговаривала его спеть еще. Дриада подняла правую руку, приказывая остановиться. Левой она держала лук со стрелой на тетиве. Ведьмак крепко сжал трубадуру руку.
– Что-то случилось? – шепнул Лютик.
– Да. Стой тихо, не шевелись.
Плотный туман, заполняющий пойму Ленточки, заглушал голоса и звуки, но не настолько, чтобы Лютик не услышал плеск воды и похрапывание лошадей. Реку переходили конные.
– Эльфы, – догадался он. – Скоя’таэли? Бегут в Брокилон, верно? Целая бригада…
– Нет, – проворчал Геральт, всматриваясь в туман. Поэт знал, что зрение и слух ведьмака невероятно чувствительны, но не мог угадать, оценивает ли он сейчас слухом или же зрением. – Не бригада. То, что осталось от бригады. Пятеро или шестеро конных, три лошади без седоков. Стой здесь, Лютик. Я иду туда.
– Gar’ean, – предостерегла зеленоволосая дриада, поднимая лук. – N’te va, Gwynbleidd! Ki’rin!
– Thaess aep, Fauve, – неожиданно резко ответил ведьмак. – M’aespar que va’en ell’ea? Пожалуйста, стреляй. А если нет, то замолчи и не думай меня запугать, потому что меня запугать нельзя.
Дриада опустила голову. Лук тоже.
Из тумана проступили девять лошадей, и Лютик увидел, что действительно только на шести из них сидели наездники. Заметил он и фигурки дриад, появившихся из зарослей и направлявшихся навстречу, заметил, что трем наездникам пришлось помогать слезть с лошадей и поддержать, чтобы они могли дойти до спасительных деревьев Брокилона. Другие дриады, словно привидения, промчались по бурелому и береговому откосу и исчезли во мгле, затягивающей Ленточку. С противоположного берега раздался крик, ржание, плеск воды. Поэту почудилось, что он слышит свист стрел. Впрочем, уверен он не был.
– За ними гнались… – проворчал он.
Фаувэ повернулась, держа руку на луке седла.
– Ты петь такая песня, taedh, – проворчала она. – N’te ch’aent a’minne, не о Эттариэль. Любить – нет. Время – нет любить. Теперь время – убивать, да. Такая песня – да!
– Я, – пробормотал он, – не виноват в том, что творится…
Дриада минуту помолчала, глядя в сторону, потом быстро проговорила:
– Я – нет тоже. – И быстро скрылась в чаще.
Ведьмак вернулся примерно через час. Привел двух оседланных лошадей – Пегаса и гнедую кобылу. На чепраке кобылы видны были следы крови.
– Это лошадь эльфов, верно? Тех, что перешли реку?
– Да, – ответил Геральт. Лицо и голос у него были чужие и незнакомые. – Это кобыла эльфов. Однако временно она послужит мне. А представится случай – обменяю на коня, который умеет нести раненого, а если раненый упадет, останется рядом с ним. Кобылу этому явно не научили.
– Уезжаем?
– Уезжаешь ты. – Ведьмак кинул поэту поводья Пегаса. – Ну бывай, Лютик. Дриады проводят тебя версты три вверх по течению, чтобы ты не налетел на солдат из Бругге, которые, вероятно, все еще крутятся на том берегу.
– А ты? Остаешься?
– Нет. Не остаюсь.
– Узнал что-то от «белок»? О Цири, да?
– Бывай, Лютик.
– Геральт… Послушай…
– Что мне слушать? – крикнул ведьмак и вдруг осекся. – Ведь я ее… Я же не могу оставить ее на произвол судьбы. Она совсем одна. Ей нельзя быть одной, Лютик. Ты этого не поймешь. Никто этого не поймет, но я-то знаю. Если она будет одинока, с ней случится то же, что когда-то… Что когда-то случилось со мной… Ты этого не поймешь…
– Я понимаю. И поэтому еду с тобой.
– Да ты спятил! Знаешь, куда я еду?
– Знаю. Геральт, я… Я не сказал тебе всего… Я чувствую свою вину. Я не сделал ничего. Не знал, как следует поступить… Но теперь знаю. Я хочу поехать с тобой. Сопровождать тебя. Я не сказал тебе… о Цири, о слухах, которые кружат. Я встретил знакомых из Ковира, а те, в свою очередь, слышали сообщения послов, которые вернулись из Нильфгаарда… Догадываюсь, что эти слухи могли дойти даже до «белок» и ты уже все узнал от тех эльфов, которые перешли через Ленточку. Но позволь… мне… мне самому рассказать тебе…