Герцог Бекингем
Шрифт:
Нельзя забывать, что переговоры осложнялись военными действиями в Германии. Война продолжалась и тогда, когда Карл и Бекингем были в Мадриде. Последняя крепость Пфальца Франкенталь, все еще сопротивлявшаяся католикам, пала 21 апреля. 27 июля главный союзник Фридриха Христиан Брауншвейгский потерпел поражение при столкновении с войсками Тилли под Стадтлоо. В военном отношении дело родственников Якова I было проиграно. У англичан не было ни одного козыря в игре за возвращение Пфальца.
Об условиях жизни инфанты в браке удалось довольно легко договориться. У нее должна была быть своя католическая часовня со своими священниками. Однако король Яков возражал против того, чтобы эта часовня была открыта для английских католиков, а испанцы как раз этого требовали. Что касается детей,
Куда более яростным было обсуждение английских законов против католиков. Яков I понимал, что этот вопрос будет самым сложным. Он предостерегал сына и Бекингема от обещаний, которые потом невозможно будет выполнить. Но он находился в Лондоне, или в Теобальдсе, или в Ройстоне, а молодые люди в Мадриде и, противостоя Оливаресу, испанским богословам и папскому нунцию, испытывали (особенно Карл) огромное искушение вывернуться при помощи уловок и хитростей, которые впоследствии могли вовлечь их в обязательства, значительно превосходившие намерения их «дорогого папы».
Типичный пример такого взаимонепонимания содержится в письме Карла и Бекингема Якову I от 1 марта: «Граф Оливарес столь высоко ценит наше пребывание здесь, он столь любезен с нами, что мы не можем не просить Ваше Величество написать ему письмо, выражающее самую большую признательность, какую возможно. Сегодня утром он сказал нам, что если папа не даст разрешения на брак, то он отдаст инфанту Вашему сыну в любовницы. Он написал сегодня племяннику папы кардиналу Людовези письмо с просьбой ускорить получение разрешения. Папский нунций втайне, но весьма деятельно, плетет против нас интриги, однако получает [от Оливареса] столь суровый отпор, что, мы думаем, скоро уступит. Мы просим Вас сообщить, до какой степени, в случае, если Рим откажет в разрешении, мы могли бы признать от Вашего имени духовное главенство папы, ибо мы полагаем, что имей мы возможность от Вашего лица признать папу главой Церкви, унаследовавшим Христу, то брак был бы заключен» {178}.
Это письмо было адресовано «лучшему из отцов и государей», но оно сильно встревожило адресата. «Я не понимаю, что Вы имеете в виду под духовным главенством папы. Я надеюсь, что Вы не предполагаете заставить меня отречься от моей веры, ибо я не сделаю этого ни за что на свете. Единственное, на что я мог бы согласиться, это на то, чтобы, в случае если папа откажется от узурпированной им высшей власти, признать его первым из епископов, к которому другие епископы могут прибегать как к последней инстанции. Такова крайняя уступка, какую я могу сделать, потому что я не какой-нибудь "месье" [41], который меняет религию, как рубашку после игры в теннис» {179}.
Нет никаких сомнений, что, будь это письмо обнародовано в Англии, оно вызвало бы бурю возмущения. Однако подобная уступка, огромная с точки зрения англичан, казалась недостаточной испанцам и Риму.
24 апреля 1623 года в Мадриде стало известно, что разрешение папы наконец получено. Карл и Бекингем подумали, что теперь переговоры завершатся, но они ошиблись: переговоры только начинались. Ведь разрешение было дано с условием: оно вступало в силу, только если король Англии официально согласился бы вернуть английским католикам полную свободу отправления культа и полностью отменить направленные против них законы. Кроме того, часовня инфанты должна была оставаться открытой для всех без исключения, а ее английские служители должны были получить освобождение от присяги главе церкви, то есть от признания главенства короля над церковью в Англии, каковое было формальным требованием для всех чиновников.
Эти сформулированные в Риме условия означали отмену всех ранее достигнутых договоренностей. По сути они были равноценны отказу, ведь папа не мог не понимать, что требует невозможного. 3 мая состоялась встреча в присутствии Оливареса и с участием Гондомара. Она вылилась в бурную дискуссию. В конце концов Карл согласился предложить отцу «приостановить» действие антикатолических законов, с отсрочкой выполнения этого обязательства не более чем на год. То была первая уступка, которая потянула за собой следующие. Тайная встреча папского нунция Массими с Бекингемом закончилась упреками, «граничившими с угрозами» {180}.
В течение какого-то времени складывалось впечатление, что дело идет к разрыву. Испанские власти были раздражены слишком большим числом англичан, явившихся в Мадрид, чтобы составить свиту принца. Им создавались по возможности неудобные условия проживания, их размещали подальше от двора, стараясь создавать массу неприятностей. Прожив около десяти дней в Мадриде, Джеймс Эллиот заявил, что «до сих пор он не верил в чистилище, но теперь знает, что оно находится в Испании» {181}. Даже самому принцу было отказано в праве принимать в своих покоях в мадридском королевском дворце англиканских священников, которых послал к нему отец: не могло-де идти и речи о том, чтобы допустить этих еретиков в священное место. Карл возмутился и заметил, что не лучший способ добиваться для инфанты свободы католического культа в Англии, отказывая в такой свободе ему, ее будущему супругу. Это не помогло: единственным местом, где в Испании допускали протестантские обряды, оставалось английское посольство. Карл уступил, как, впрочем, и всегда.
Король Яков плачет… и платит
Правда, с самого начала визита Карла и Бекингема в Испанию им старались услужить и заваливали их подарками. Королева преподнесла принцу золотой кувшин для воды и надушенное домашнее платье. У обоих англичан были кареты, конюшня, полная лошадей, сотня слуг, им подавали изысканные блюда, посылаемые королем Филиппом. Чтобы сохранить достоинство, следовало платить тем же.
17 марта Яков I послал своим «двоим мальчикам» драгоценности («часть из них принадлежат мне, часть – Ваши, я хочу сказать, они – для Вас обоих, и все достойны того, чтобы Вы их носили, или того, чтобы мой бэби подарил их своей возлюбленной»). Среди этих вещей были: лотарингский крест, «скорее древний, нежели дорогой, но не лишенный ценности», зеркало, «с моим портретом», две красивые бриллиантовые подвески в форме якоря для инфанты, красивая нить жемчуга, колье из тринадцати больших бледных рубинов, тринадцать бантов с жемчугами, головной убор, украшенный крупными грушевидными жемчужинами, три бриллиантовые подвески грушевидной формы, которые инфанта могла носить на лбу и в ушах. Бэби Чарльзу предназначались круглая бриллиантовая брошь и треугольник из бриллиантов с крупной круглой жемчужиной в центре, а также «Три Брата в новой оправе» [42]и «Зеркало Франции» (аналог бриллианта португальского), которое «Стини может носить на шляпе, увенчанной небольшим черным пером, и еще две алмазные пуговицы для его куртки»… И так далее и тому подобное, – настоящая опись ювелирной лавки {182}!
Еще Яков прислал молодым людям плащи и знаки отличия ордена Подвязки, чтобы они надели их в День святого Георгия. Но и это еще не все. Карл и Бекингем решили, что присланные драгоценности «не достойны такой принцессы, как инфанта». Кроме того, следовало сделать подарки разным вельможам. Получив их письмо, несчастный король потерял самообладание: «Умоляю Вас: будьте по возможности экономны, ибо, Бог свидетель, мои сундуки пусты». И все-таки ему пришлось повиноваться. «После того приема, какой Вам оказали в Мадриде, боюсь, Вы станете презирать своего старого папу», – вздыхает король. И вправду, английский двор, в отличие от испанского, не располагал сокровищами Америки… Тем не менее Яков прислал еще драгоценностей, а также верблюдов и слона для короля Филиппа, собак, соколов и коней для Оливареса.