Герцог Бекингем
Шрифт:
Завершим эту картину, изображающую английских политических деятелей 1621-1623 годов, портретом Джорджа Колверта, ставшего в 1619 году государственным секретарем. Он был особенно близок к Бекингему, а позднее стал лордом Балтимором и основал в Америке город с таким названием, – но это случилось уже после смерти фаворита. Упомянем еще Эдварда Конвея, также ставшего в 1623 году государственным секретарем. Что до Роберта Нонтона, который занимал этот пост с 1618 года, то ему пришлось уйти в отставку в январе 1623 года, несмотря на связи с Бекингемом, из-за того, что он открыто выступал против брака принца Карла с инфантой и высказывался в пользу французской невесты. В качестве компенсации он получил пост главы опекунского суда и пенсион в 2 тысячи фунтов стерлингов.
Таким образом, в последние годы правления Якова I Бекингем стал
Следует отметить, что, за редкими исключениями, люди, выдвижению и назначению которых на важнейшие государственные посты способствовал Бекингем, были компетентными и порядочными. Уильямс, Крэнфилд, Конвей, Уэстон и Дигби (Бристоль) занимают достойное место в истории Англии.
Однако исследователя поражает еще одно обстоятельство, которое поражало и современников: многие из этих «бекингемцев», причем не последние из них (Колверт, Коттингтон, Эндимион Портер, Уэстон), были католиками или тайными католиками, что в Англии 20-х годов XVII века давало повод для подозрений в участии в «папистском заговоре» и в том, что Испания подкупила правительство Стюартов. Опала Нонтона, протестанта и, несмотря на дружбу с Бекингемом, противника испанцев, только подкрепила эти подозрения. Добавим к сему воинствующий антипуританизм хранителя печати, и станет понятно, почему протестанты кальвинистского направления были настроены против фаворита. Из-за всего этого Стини нажил немало врагов, не говоря уж о тех, кого просто обошли при раздаче должностей.
Глава X «Любовь меня влекла под небеса испании…»
Февральским вечером в покоях короля Якова
В своей «Истории Великого мятежа» (написанной около 1646 года) лорд Кларендон рассказывает, как однажды февральским вечером 1623 года в покоях короля Якова было принято решение о самом экстравагантном и авантюрном предприятии периода его правления.
Поскольку Кларендон описал это событие более чем двадцать лет спустя и сам при нем не присутствовал, историки не очень-то доверяют его рассказу. Известно, что он получил эти сведения от своего друга Фрэнсиса Коттингтона, одного из главных действующих лиц этой сцены, и в документах того времени мы не находим ничего противоречащего этой истории. Поэтому у нас нет серьезных оснований сомневаться в правдивости Кларендона, хотя бы в ее общих чертах. Рассказанное им в любом случае представляет собой интересный пролог к событиям лета 1623 года, ставшим поворотным пунктом в судьбе Бекингема.
Итак, если верить рассказу Кларендона {152}, Яков I был один в своих покоях, когда к нему пришли «его два мальчика», как король называл принца Карла, или «бэби Чарльза», и Бекингема, или Стини. Карл опустился перед отцом на колени и объявил о своем желании поехать в Испанию и привезти оттуда инфанту. Бекингем молчал. Яков спросил его, что он об этом думает. «Принц настолько увлечен этой идеей, что Ваш отказ может серьезно повредить его душевному состоянию», – ответил Стини. Карл стал убеждать отца, что, «явившись в Испанию, он положит конец столь долго тянущимся переговорам, и его присутствие наверняка окажется определяющим в деле возвращения Пфальца его сестре и зятю, ведь этого Его Величество желает более всего на свете».
Король, находившийся в тот вечер «в хорошем расположении духа», позволил себя убедить и, «вопреки своей привычке долго колебаться», дал согласие, нисколько не усомнившись в последствиях столь непродуманного предприятия. Однако он не мог предвидеть того, что произошло после: молодые люди объявили, что их отъезд до поры до времени должен храниться в тайне. Ведь за то время, пока для принца снарядят флот и запросят паспорт у французского короля, цель его поездки станет достоянием гласности. Поэтому они решили ехать инкогнито в сопровождении всего двух слуг. Они пересекут всю Францию, прежде чем в Англии заметят их отсутствие.
Захваченный врасплох Яков удалился в опочивальню и стал размышлять об «опасности и трудности предприятия, которое только что одобрил, о пропастях, которые могут подстерегать его сына, а также о том, какое скверное впечатление это путешествие произведет на его народ,
Его доводы были продиктованы здравым смыслом, и последующие события показали, что король был прав. Однако Карл напомнил отцу, что тот уже дал согласие, а Бекингем «грубо сказал ему, что если он так быстро отказывается от своих слов, то ему больше никто не будет верить, а все эти доводы ему наверняка нашептал какой-нибудь советчик, которому он доверился, несмотря на обещание хранить тайну; они же с принцем узнают имя этого негодяя и никогда не забудут и не простят этого». Описывая эту сцену, Кларендон добавляет, что Бекингем «лучше, чем кто-либо, знал, как следует говорить с королем, чтобы убедить его».
Яков отступил перед таким напором и поклялся, что никому не расскажет о их отъезде. Карл предложил послать с ними в качестве сопровождающего в этом путешествии Фрэнсиса Коттингтона, бывшего посла в Испании, бывшего теперь его секретарем. Король велел позвать Коттингтона, которого хорошо знал и ценил. Коттингтон и рассказал об этом эпизоде Кларендону, а тот записал его слова: «Когда Его Величество изложил мне замысел принца, меня охватило такое волнение, что я почти потерял дар речи. Я объяснил, как мог, что из-за подобного путешествия можно потерять все, чего уже добились в отношении этого брака, что испанцы воспользуются им как предлогом, чтобы начать все с начала. Король с рыданиями упал на постель, говоря, что предвидел это, что поездка погубит бэби Чарльза и его самого». На что Бекингем заявил, что Коттингтон противится замыслу потому, что с ним заранее не посоветовались, что он слишком много себе позволяет, осмеливаясь критиковать решение своего господина, и всю жизнь будет сожалеть об этом.
«Нет, бога ради, Стини, ты неправ, – сказал король. – Я просил Коттингтона честно высказать свое мнение, и он откровенно ответил».
«Те, кто будет описывать историю этой поездки, – комментирует Кларендон, – смогут оценить, насколько возражения Коттингтона и предчувствия короля подтвердились последующими событиями». Лучшего вывода не сделаешь.
Впоследствии многие приписывали инициативу этой авантюры Бекингему. Кларендон относился к числу этих людей. Но это не так, ведь еще в мае 1622 года, то есть за девять месяцев до описанного эпизода, Гондомар упоминал о подобном замысле и приписывал его принцу Карлу. Епископ Гудмен, хорошо знавший закулисную сторону дел, считал, что это похоже на правду: «Принц был деятельным молодым человеком, прекрасным наездником. Он помнил, как его отец ездил за своей супругой в Данию, как его прадед [Яков V Шотландский] несколько раз приезжал во Францию, чтобы там жениться [на Мадлен Валуа, а впоследствии на Марии де Гиз]. Он был сильным, способным переносить усталость, он был благовоспитан и сдержан, он был достаточно умен, чтобы вести переговоры [о браке]… Что до милорда Бекингема, то, я думаю, он не склонял принца ехать в Испанию» {153}.
Скорее всего эту мысль подсказал Карлу сам Гондомар, для которого появление в Мадриде английского наследного принца могло стать ярким завершением дипломатической карьеры.
Джек и Том Смиты на дорогах Франции и Наварры
Получив согласие короля, молодые люди стали готовиться к отъезду, храня в тайне свои планы. Однако не следует верить их письму, в котором они сообщали своему «дорогому папочке», что действительно инкогнито проехали через всю Францию и Наварру. На самом деле французские власти, как и посол Англии в Париже сэр Эдвард Герберт, обо всем знали. Принца и его спутника сопровождали на всем пути следования, однако дипломатическая условность была соблюдена, и это создавало у путешественников иллюзию полной свободы.