Герцог-грешник
Шрифт:
Он проснулся в состоянии сильного возбуждения, думая о ней и о том, как чувственно и охотно она касалась его три дня назад. Он почти не мог думать ни о чем другом после той полуденной встречи на берегу океана. Ночью ему снились ее руки, касающиеся его тела, ласкающие и возбуждающие до потери разума, доводящие до пика наслаждения. Уилл был крайне разочарован, проснувшись в пустой постели, когда за окном уже светило солнце. Он хотел, чтобы Вивьен была здесь, с ним, и он мог каждое утро просыпаться рядом с ней. Уилл начинал верить, что и ей была бы приятна их близость.
Застонав, герцог перевернулся на живот и обхватил руками подушку. Стрелки часов на камине показывали половину девятого.
Однако вдруг он вспомнил, что Клемент Гастингс должен прибыть уже меньше чем через час, а ему еще нужно успеть принять душ, одеться и привести в порядок мысли перед этой встречей. Накануне вечером Уилл получил записку, доставленную посыльным; в ней сообщалось, что у детектива появились срочные данные, которые он должен изложить лично. Вот почему, хотя все мысли Уилла были заняты воспоминаниями о совершенной груди Вивьен с розовыми бутонами сосков, он понимал, что должен сосредоточиться на более важных на данный момент вещах.
Герцог перевернулся на спину и сел, решив, что несправедливо сравнивать Элизабет и Вивьен: уж слишком они отличались абсолютно во всем. И все же ему трудно было не делать этого. Они оставались единственными возлюбленными в его жизни и значили для него гораздо больше, чем приятные встречи в постели с другими женщинами.
Уилл помнил Элизабет милой и юной, невинной и мягкой, очень красивой, удивительно женственной и импульсивной; Вивьен же представлялась ему смелой, роскошной в своей красоте, она была умнее и отличалась мудростью, которая приходит с годами. В обществе Вивьен держала себя с непередаваемыми достоинством и грацией, отдаваясь страсти, что бы ни делала – от земных дел вроде выращивания цветов до интимного прикосновения к нему. При этом она испытывала глубокое волнение, наблюдая за его реакцией на ее ласку. Элизабет отличалась хорошим воспитанием и грацией, а Вивьен – средоточием очарования и блеска. Любящая Элизабет, по крайней мере вначале, была источником радости, порождала стремление постичь ее, однако это чувство не требовало никаких усилий. А вот любить Вивьен...
Уилл спустил ноги с кровати, провел ладонью по лицу, затем открыл глаза и устремил взгляд на дубовый паркет.
Господи, если он в самом деле полюбил Вивьен и она полюбила его в ответ, эти чувства обогатят их жизнь как дар счастливого смеха. Их чувства могут стать величайшим открытием для них обоих, окончательным очарованием, наисладчайшим усилием – той самой радостью, которой он так долго был лишен. Любовь к Элизабет была только началом предстоящего великолепного путешествия; любовь к Вивьен – возвращение домой. А ведь нет ничего более успокаивающего, более удовлетворительного и более прекрасного, чем это ощущение...
Когда Уилл вошел в библиотеку, чисто выбритый, принявший ванну и одетый в утренний костюм темно-синего цвета, Клемент Гастингс уже сидел в кресле. На Гастингсе был камзол цвета сливы и мандарина, типичная для него одежда, и жилет в лиловую клетку. Уилл давно перестал обращать внимание на экстравагантность своего осведомителя, у которого, судя по всему, был весьма странный камердинер.
Этим утром герцог не сел за секретер, а вместо этого устроился на софе, откуда мог, протянув руку, налить себе чашку чаю. Гастингс, как он заметил, уже выпил чай и теперь напряженно сидел на краю кресла с листком бумаги в руках.
Детектив откашлялся и начал доклад, не дожидаясь, пока хозяин дома попросит его об этом.
– Ваша светлость, у меня для вас любопытные новости.
– Да, – ответил Уилл, добавляя в чай сливки.
– Точнее, – продолжил Гастингс, – новости на двух фронтах. Начну с Гилберта Германа.
Уилл сделал глоток великолепного свежезаваренного чая.
– Продолжайте.
Гастингс поудобнее устроился в кресле и посмотрел в свои записи, которые вел с необычной педантичностью.
– Сэр, все это время мои люди по вашему указанию вели постоянное наблюдение за Германом, – важно проговорил он. – Как вам известно, его маршрут всегда один и тот же, хотя последнюю неделю он репетировал до позднего вечера в театре, готовясь к нескольким прощальным представлениям, после которых театр закроется и труппа уедет готовиться к предстоящему зимнему сезону.
Уилл кивнул и, откинувшись на мягкую подушку, положил ногу на ногу.
– Это мне известно, – спокойно заметил он.
– Итак, сэр, по вашей просьбе я наблюдал за миссис Раэль-Ламонт после окончания спектакля «Как вам это понравится?», когда она встречалась с мистером Германом, или, как она считает, мистером Монтегю, пообещав передать ему рукопись. Она казалась несколько взволнованной, что можно было ожидать, а он, напротив, выглядел спокойным и высокомерным. Они проговорили минуту или две, и затем вдова покинула театр.
– Покинула театр?
– Да, ваша светлость. Она направилась домой, где оставалась весь вечер. – Гастингс потянул себя за воротник, сосредоточенно наморщил лоб и снова заглянул в свои записи. – За миссис Раэль-Ламонт последовал один из моих людей; я же остался следить за мистером Германом. Он пробыл в театре почти до часу ночи, откуда поехал в кабачок «Веселые рыцари», где присмотрел себе одну из проституток, выпил две кружки эля и затем поднялся вслед за выбранной девицей наверх.
– Разве это не типично для него? – поинтересовался Уилл.
Детектив кивнул:
– Да, сэр, однако Герман никогда не появлялся там так поздно.
Уилл нахмурился и, наклонившись вперед, поставил ноги на ковер. Опираясь локтями на колени, он покачивал перед собой чашку и задумчиво смотрел на остатки чая в ней.
– Не вижу ничего важного во всем этом.
– Конечно, сэр, но теперь я перехожу к самому главному. – Несколько секунд детектив изучал свои заметки, а затем неожиданно сложил их и, засунув в карман камзола, продолжил серьезным тоном: – Есть две вещи, которые могут вас встревожить, ваша светлость. – Гастингс на мгновение задержал взгляд на лице герцога, и Уилл неожиданно почувствовал неприятную тяжесть под ложечкой.
– Расскажите мне все.
Детектив слегка кивнул; теперь на его лице была написана мрачная решимость.
– Я и еще один из моих людей, находясь в «Веселых рыцарях», наблюдали, не общается ли Герман с другими постоянными клиентами...
– И что же? Гастингс откашлялся.
– Похоже, сэр, что Гилберт Герман, во всяком случае, на какое-то время, исчез у нас буквально из-под носа.
Герцог медленно прищурился.
– Исчез на какое-то время? Что вы имеете в виду?
– Ваша светлость, ровно через пятнадцать минут после появления в кабачке Гилберт Герман выпил свой эль и пошел наверх с проституткой, но обратно не вернулся. Поначалу это нас не обеспокоило, но потом мы начали удивляться его долгому отсутствию. Через час один из моих людей пошел посмотреть наверх, но его и след простыл. Тиммонс, мой человек, обнаружил проститутку спящей на постели, и когда он растолкал и допросил ее, она сообщила, что Герман оставался с ней всего минут пятнадцать. – Гастингс глубоко вдохнул, затем искоса взглянул на герцога. – Кабачок был переполнен прошлой ночью, ваша светлость, но факт остается фактом – у этого человека не имелось абсолютно никакой возможности пройти мимо нас незамеченным. И все же он незаметно покинул заведение прямо у нас под носом, словно испарился.