Герцог и я
Шрифт:
— Я знаю, — доверчиво и радостно ответила она. — Я тоже люблю тебя.
Его руки уже расстегивали крючки и пуговицы ее одежды.
— Если я когда-нибудь еще причиню тебе боль, — лихорадочно говорил он, — то хочу, чтобы ты убила меня. Совершила то, что не так давно помешала сделать своему брату.
— Я никогда этого не сделаю, Саймон!
За клятвенным обещанием последовал длительный поцелуй. Однако воспаленное воображение Саймона продолжало работать в том же ключе.
— Хорошо, не убивай, — бормотал он, — но хотя бы
— Не говори глупости, они не подходят тебе. И потом, я знаю, ты никогда не сделаешь мне ничего плохого.
— Я так люблю тебя, Дафф, что готов, как в сказках, подарить тебе весь мир. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю всех этих сказочных героев.
Однако Дафна была настроена более реалистично.
— Мне не нужен весь мир, — сказала она с улыбкой. — Мне нужен только ты… И еще я хотела бы, чтобы ты снял наконец свои сапоги.
— О, ваша светлость! Ваше желание для меня закон.
Один за другим сапоги полетели на пол.
— Что-нибудь еще, миледи?
— Да, конечно. Вашу сорочку, пожалуйста.
Сорочка, пролетев по воздуху, опустилась на низкую прикроватную скамейку.
— Теперь уже все? — поинтересовался Саймон.
— Отнюдь нет. — Дафна, чтобы не произносить вслух этого слова, считавшегося в высшем свете весьма неприличным, молча указала пальцем на его брюки. — Вот и их туда же.
— Как это совпадает с моим желанием, миледи!
Ему доставил некоторые трудности этот процесс, так как брюки стали чересчур тесными при его теперешнем состоянии, но он преодолел все препятствия.
Последнее приказание Дафна отдавала, уже сидя на постели, откуда взирала на его действия.
— Что еще, ваша светлость? — спросил Саймон.
— Боже, но вы и так совсем голый! — воскликнула она.
— Как любезно с вашей стороны, что вы это заметили, — с признательностью ответил он.
Вообще-то ему было совсем не до шуток, и Дафна не могла не видеть этого воочию, однако не была еще расположена закончить игру, так легко и естественно возникшую на фоне недавних обоюдных терзаний.
— А я — нет, — сказала она.
— Что нет, ваша светлость?
— На мне еще осталась кое-какая одежда, милорд.
— В самом деле? Какая жалость! Но это поправимо, миледи.
И он исправил недоделанное.
Совершенно обнаженные, они стояли на коленях друг напротив друга на огромной кровати под пологом.
— Я хочу тебя, — проговорил он.
— Я знаю. Я тоже.
— Нет! — выкрикнул он со стоном. — Я хочу поселиться в твоей душе! В твоем сердце!
— Ты уже живешь там, Саймон, — со вздохом сказала она.
И затем речи иссякли, попросту стали не нужны. Он заполнил ее целиком: и душу, и сердце, и… все остальное.
Она извивалась, стонала; чувствовала, что растворяется, исчезает в волнах страсти, вернее, любви. Да, любви… Его любви.
Он понимал, что не может больше управлять собой — это выше его сил. Но делал над собой усилие, и не ради себя, а для нее, чтобы дождаться, когда и она… чтобы этот яростный миг они разделили друг с другом. Внезапно он ощутил, как все ее тело пронизала дрожь, она изогнулась, запрокинула голову, он увидел ее лицо… Никогда раньше в эти мгновения он не видел ее лица, поглощенный мыслью о том, чтобы семя не оплодотворило ее, и был сейчас поражен, даже напуган застывшим выражением безмерного счастья, полной отрешенности.
— О Господи, как же я люблю тебя! — вырвалось у него, и он продолжил свои движения.
Она открыла глаза, в них была тревога.
— Саймон, — прошептала она, — ты не забыл?.. То, что всегда…
Он понял, о чем она пытается сказать, и кивнул. Она продолжала тем же задыхающимся шепотом:
— Я не хочу… не нужно… чтобы ты делал это только ради меня… Не надо, если ты сам не…
Он почувствовал комок в горле, но это было не то ощущение, которое предвещало невозможность произнести хотя бы одно слово, а совершенно новое для него. Это было предвестием облегчающих слез, наполнивших его глаза, еще один признак его безмерной любви.
Он сделал несколько движений, и затем произошло то, чего он сейчас хотел, на что решился сам, по своей воле.
Какое же облегчение он испытал, как хорошо и покойно стало на душе и во всем теле!
Дафна легким движением отвела волосы, упавшие ему на лицо, и, целуя его в лоб, шепнула:
— Я буду всегда, всегда любить тебя.
Он молча уткнул лицо в ложбинку возле ее шеи, растворяясь в ее любви, тепле. Она лежала неподвижно, не ощущая тяжести его тела.
Много часов спустя, когда Дафна проснулась и приподнялась на постели, она не увидела рядом с собой Саймона. Где же он?
В комнате было полутемно — портьеры задернуты. Она почти никогда не спала в середине дня. Но сегодня особенный день, вспомнила она. Совершенно особенный…
Где же все-таки Саймон?
Она обнаружила его в одной из комнат, соединенных со спальней. Он задумчиво стоял у окна. От его неподвижной фигуры на нее повеяло холодом.
— Добрый день, — негромко произнесла она, подходя ближе, опасаясь, что, когда он повернется и она увидит его лицо, для нее окончится очарование последних часов, угаснут возродившиеся надежды.
Он повернулся на ее голос, и она сразу почувствовала теплоту в его глазах, в словах, когда он ответил ей тем же:
— Добрый день.
Да, день должен быть добрым. Как и все последующие за ним.
Глядя вместе с Саймоном в окно, выходящее на Гросве-нор-сквер, ощущая его руки у себя на плечах, она тихо спросила:
— Никаких сожалений?
Она сейчас не могла видеть его лица, он стоял позади, но услышала твердый голос:
— Никаких… Только некоторые мысли…
— О чем? — Он молчал, и она продолжила: