Германия в ХХ веке
Шрифт:
Самым страшным орудием СС стала система государственного террора, получившая свое окончательное воплощение в Управлении имперской безопасности, созданном в сентябре 1939 г. и возглавленном Рейнхардом Гейдрихом. В него вошли как подразделения СД, выступавшие до того в роли партийной разведки и контрразведки (Sicherheitsdienst), так и политическая полиция (Gestapo), без труда освоившаяся с расширенным фронтом работы в условиях начавшейся мировой войны. Сам Гиммлер, получивший звание «рейхсфюрера СС и шефа германской полиции», олицетворял собой партийное руководство карательными органами, гарантируя им неприкосновенность в случаях, когда их действия вступали в вопиющее противоречие с неотмененными правовыми нормами Веймарской республики и встречали протест судов или прокуратуры.
Сращивание партийных и государственных учреждений является чертой, позволяющей говорить о тотальном характере того или иного политического режима. Параллельно меняется сама система власти, ее открытые институты постепенно отходят на второй план – регулярно проводимые
Несмотря на огромное количество трудов, посвященных государственным механизмам «третьего рейха», источники их эффективной работы продолжают оставаться научной загадкой. Ученым до сих пор не удалось объяснить «несоответствия между претензией режима на монолитное господство и поликратическими структурами власти, отношения между которыми определялись неразберихой компетенций и складывались в систему «управляемого хаоса» (К.Д. Брахер). В определенной степени историков выручал биографический подход к истории «третьего рейха», которая оказывалась производной от демонической воли всемогущего вождя (И. Фест). Однако чем детальнее становились исследовательские проекты, тем меньше их результаты вписывались в рамки персонифицирующих объяснений. Тоталитарный подход, для которого стабильность и самодостаточность нацистской системы власти являлись чем-то само собой разумеющимся, на исходе 60-х гг. подвергся серьезной критике со стороны историков-ревизионистов. Последние трансформировали «управляемый хаос» в «неуправляемый», делая различие между внутренним содержанием и внешним обликом новых политических структур и предостерегая коллег от переоценки их рациональности (М. Брошат). Постоянные битвы различных ведомств за ресурсы, подковерные конфликты в ближайшем окружении Гитлера – все это говорило о «третьем рейхе» как историческом экспромте с преобладающей тенденцией к саморазрушению. Причины тех или иных зигзагов его внутренней и внешней политики с точки зрения ревизионистов следует искать не столько в программных установках национал-социализма, сколько в среднем арифметическом ведомственных интересов. Свою долю критики от представителей нового направления в историографии получил и устоявшийся образ Гитлера, который оказался скорее «слабым диктатором», уклоняющимся от принятия решений и озабоченным сохранением лишь собственного престижа (Г. Моммзен).
Спор традиционалистов и ревизионистов продолжается и по сегодняшний день, хотя обе партии проявляют склонность к все более умеренным оценкам и даже предпринимают попытки синтеза крайних подходов. С точки зрения Себастиана Хафнера нацистское руководство прекрасно понимало, что асболютное господство невозможно в условиях нормально функционирующего государства, ему был нужен хаос, доказывавший его собственную незаменимость. Герой двухтомной биографии Гитлера, вышедшей из-под пера английского историка Яна Кершоу, выступает как лидер «харизматического сообщества» крайних радикалов, которые сумели обратить себе на пользу авторитарные инстинкты масс и навязать им свое видение будущего Германии..
В пользу традиционного взгляда на Гитлера как политика, способного единолично принимать и проводить в жизнь упреждающие решения, свидетельствуют события 30 июня 1934 г., вошедшие в исторический лексикон как «ночь длинных ножей». Согласно официальной версии группа заговорщиков, близких фюреру, готовила государственный переворот, который своевременно удалось предотвратить. Само понятие «длинных ножей» было позаимствовано из лексикона штурмовиков, требовавших «пустить кровь богатеям». Их лидер Эрнст Рем, стоявший у истоков НСДАП, не расстался с честолюбивыми планами и после того, как приход партии к власти отодвинул на второй план его сторонников социальной революции в нацистском движении. На их недовольство накладывались опасения руководства рейхсвера, что его буквально затопит «партийная армия» штурмовиков, достигшая трех миллионов человек. Поставленный перед выбором, Гитлер ни минуты не колебался, лично приехав в Баварию арестовывать Рема и его сподвижников.
«Ночь длинных ножей» избавила Гитлера от потенциальных конкурентов из прошлого и будущего. Это был двойной удар – как против вольницы нацистов первого поколения, так и против своих консервативных попутчиков времен агонии Веймарской республики. Генералы Шлейхер и Бредов были казнены, Папен чудом избежал их участи, Брюнинг сумел эмигрировать в Великобританию. Для оправдания репрессий по отношению к десяткам тысяч немецких граждан, замученных штурмовиками или брошенных в концлагеря, оказалось достаточным закона от 23 марта 1933 г. Для того, чтобы задним числом придать расстрелу 85 своих вчерашних соратников правовой характер, Гитлер вместе с министрами юстиции и внутренних дел подписал специальный закон о защите государства. Вот его полный текст, свидетельствующий о том, как далеко зашло «правотворчество» нацистского режима: «Меры, принятые 30 июня, 1 и 2 июля 1934 г. для пресечения действий заговорщиков и предателей, являются вынужденной защитой государства (Staatsnotwehr) и носят правовой характер».
События 30 июня 1934 г. показали, что террор стал сущностной характеристикой нацистской диктатуры. Он имел разные лица – политические убийства co стандартной формулировкой «застрелен при попытке к бегству», концлагеря, через которые к началу второй мировой войны прошло около миллиона немцев, доносы добровольных помощников режима, проникавших буквально в каждый дом и каждую семью. Еще на пути к власти Гитлер не оставлял никаких сомнений в том, какая судьба ожидает противостоящие ему силы: «После нашей победы марксизм будет уничтожен до основания, здесь нет места снисхождению. Мы не успокоимся, пока не уничтожим последнюю газету, не разберемся с последней организацией, не закроем последний кружок и не обратим последнего марксиста в нашу веру или сотрем его с лица земли». После того, как с политическими противниками было покончено, нацистский террор стал приобретать расовый характер. Расчеты консервативных попутчиков на то, что обещание Гитлера «разобраться с еврейской угрозой» окажется пропагандистской пустышкой, явно не оправдались. Уже с 1 апреля 1933 г. развернулась кампания бойкота еврейских магазинов, которой дирижировал Геббельс, неделю спустя начал действовать закон об увольнении с государственной службы чиновников «неарийского происхождения».
Образ смертельного врага был необходим нацистам не только для завоевания власти, но и для втягивания широких слоев населения в преступное сообщество. В противоположность позитивным качествам немецкой нации евреи воплощали в себе все негативное, и тем не менее правили миром, выступая в образе финансовых воротил, творцов массовой культуры, героев парламентской говорильни. Если исторический антисемитизм видел корень зла в иудаистском вероисповедании, то теперь речь шла о генетическимистическом понятии «крови». Подобно тому, как в средние века феодальная знать занималась своим генеалогическим древом, немцам вновь пришлось копаться в семейных архивах, чтобы доказать отсутствие в своей родословной неарийских предков. В противовес индивидуальному пути спасения души в религии нацизм пытался навязать миру коллективный путь спасения через жертвоприношение целого народа. «Нюрнбергские законы», принятые на съезде НСДАП 15 сентября 1935 г., стали юридической основой государственного антисемитизма. Евреи были лишены гражданских прав, им запрещались сексуальные контакты и браки с арийскими женщинами.
Использовав покушение еврейского юноши на германского дипломата в Париже, нацисты провели 9 ноября 1938 г. массированную акцию возмездия, получившую кощунственное название «хрустальной ночи». По всей стране были подожжены или разграблены синагоги, более 26 тыс. евреев брошены в концлагеря. Без судебного решения конфисковалось их имущество, на все еврейское население Германии была наложена контрибуция в 1,2 млрд. рейхсмарок. В результате нараставших репрессий эмиграция превратилась в паническое бегство – около 170 тыс. евреев (около трети еврейской общины на 1933 г.) успели покинуть Германию до начала второй мировой войны. Остальных ждала судьба, которую невозможно было предугадать. «Хрустальная ночь» стала важным звеном в трансформации расовой политики нацистов от бойкота евреев в немецком обществе к их физическому уничтожению.
Жертвами государственного террора оказывались не только евреи, но и цыгане, сектанты, гомосексуалисты, «праздношатающиеся», асоциальные элементы – все те, кто не вписывался в нацистский стандарт полезного члена общества. Представители каждой из этих групп, попадая в концлагерь, получали соответствующий значок на полосатой робе – немецкая страсть к порядку проявляла себя и здесь. Список лиц неарийского поведения постоянно дополнялся, и параллельно росла тяга к радикальным решениям (Endl"osung), которые будут реализованы уже в ходе второй мировой войны. Влияние террора на сознание немцев не следует переоценивать – он был одним, но не единственным механизмом обеспечения политического господства НСДАП. Взгляд на Германию тридцатых годов как на один большой застенок являлся скорее пропагандистским приемом, который использовало международное антифашистское движение тех лет. Довоенные концлагеря являлись средством устрашения, а не изоляции и физического уничтожения. Пребывание в них было, как правило, кратковременным (за исключением лидеров оппозиционных партий), а выход на свободу ставился в зависимость от готовности прекратить политическую деятельность и стать негласным сотрудником гестапо. К сентябрю 1939 г. в архипелаге нацистских концлагерей находилось около 25 тыс. человек. Спецификой нацистского террора был его превентивный характер – «речь шла скорее не о подавлении любого протеста, а о своевременном предупреждении его появления. Недовольство могло быть сколь угодно большим, но оно не представляло опасности для тоталитарного режима, пока оставалось неорганизованным. Важнейшим инструментом системы обеспечения безопасности нацистского режима были не столько концлагеря, сколько обычные канцелярские папки, где собиралась информация о малейшем проявлении недовольства» (М. Штейнерт).