Германия в ХХ веке
Шрифт:
Гитлер не был его выбором, что бы ни говорили о «роковой» роли решения 30 января современники событий и историки. Восьмидесятипятилетний Гинденбург просто устал от возложенной на себя ответственности, отдав бразды правления своему окружению. Последнее, прежде всего его «не предусмотренный конституцией» сын Оскар, явно потеряло ориентацию в хитросплетениях аппаратных интриг. Президиальное правление, на первых порах обеспечившее необходимый минимум стабильности для проведения в жизнь непопулярных решений в социальной и экономической сферах, к середине 1932 г. приобрело противоположную динамику. Отсутствие парламентского контроля за деятельностью правительства и паралич конституционного механизма его формирования привели к тому, что формально остававшаяся республикой Германия погрузилась в трясину «тихой реставрации» монархии. Ее неспособность к оздоровлению общественной жизни с каждым днем становилась все более очевидной и подогревала поиск радикальных альтернатив
Оставаясь в душе остэльбским помещиком, а потому приверженцем консервативных партий, Гинденбург вынужден был наступить на горло своему сословному высокомерию после того, как дрейф власти вправо завел ее в тупик. Надо было либо самому перешагивать через останки Веймарской конституции, отказавшись от созыва рейхстага, либо предоставить это дело другим. Решающие события сконцентрировались на последней неделе января 1933 г. В воскресенье 22 января встречу с глазу на глаз провели Гитлер и Оскар Гинденбург – последний посчитал лидера национал-социалистов человеком слова, получив, очевидно, определенные гарантии для себя лично. Окончательно склонило чашу весов в пользу Гитлера обещание Папена, что привлечение НСДАП в правительственные кабинеты охладит пыл ее штурмовиков на улицах германских городов. Рейхспрезидент посчитал достаточным для сохранения контроля над силовыми структурами назначение на пост военного министра лично преданного ему генерала Вернера фон Бломберга – он подписал соответствующий указ, даже не дожидаясь окончательного формирования нового кабинета. Сам Папен выторговал себе пост вице-канцлера, лидер ГННП Альфред Гугенберг должен был стать министром.
30 января решение о новом правительстве было принято. Помимо Гитлера в него вошли от НСДАП только Герман Геринг и Вильгельм Фрик. Их консервативные партнеры по коалиции были в явном большинстве. Они разделяли общее заблуждение, рассматривая новое правительство как еще один политический эксперимент, который можно прервать в любую минуту. К вечеру того же дня Папен утверждал в кругу своих единомышленников, что «все решает доверие Гинденбурга. Через два месяца мы так прижмем Гитлера, что он заскрипит». Рейхспрезидент, приняв присягу членов нового кабинета, удалился успокоенным. Как ему казалось, он вернулся на тропу формальной демократии, предложив формирование правительства сильнейшей партии парламента. Однако в результате поменялись не только фигуры на политическом поле – радикально изменились сами правила игры.
Такова «хроника пикирующей республики», которая так и не смогла переварить собственного плюрализма. Едва ли полтора десятка лет ее существования вместили в себя столько кризисов и угроз, что казалось, будто она притягивала к себе несчастья. Впрочем, можно расставить акценты и по-другому: удивительно, как долго просуществовала первая германская демократия, балансировавшая по всем осям своей внутренней и внешней политики. Можно порассуждать о том, почему ей так катастрофически не хватало немножко везения – еще одних парламентских выборов, чтобы демократическим путем распрощаться с коричневой угрозой, физического здоровья Эберта или Штреземана, способных удержать в руках руль государственной машины. Но прошлое не знает сослагательного наклонения, и после того, как политики не справились с ролью врачей больного общества, приходит очередь историков, призванных констатировать его гибель и проанализировать ее причины.
Было бы непростительным упрощением сводить причины гибели Веймарской республики к вопросу «кто виноват?» Тот, кто подсунул Гинденбургу указ о назначении Гитлера, кто жертвовал нацистам миллионы, кто голосовал за них или сам обряжался в коричневую униформу? Виноваты были не конкретные силы и лица, а исторические традиции Германии, подводившие ее к тоталитарной диктатуре: тяга к национальному превосходству и вера во всесилие государства, мировоззренческий характер партийных конфликтов и неспособность к социальнополитическому компромиссу. Выпестованный вильгельмовской империей культ силы и экспансии не только развязал первую мировую войну, но и добил первую германскую демократию.
Профессиональные историки предпочитают рассуждать скорее о причинах ее слабости, нежели о силе ее врагов. Связь военного поражения и политической революции не обещала республике спокойной жизни. Наряду с изъянами государственного механизма и «версальским синдромом» немалую роль в ее печальной судьбе сыграл «эгоизм» парламентских партий, которые больше думали о процентах своих избирателей, нежели о прочности политической системы в целом.
Объяснение краха Веймарской республики расколом рабочего движения и оппортунизмом СДПГ было краеугольным камнем историографии «реального социализма», для которой фашизм и демократия являлись всего лишь двумя разными методами обеспечения классового господства буржуазии. Немецкие историки новой волны, вышедшие из студенческого движения 60-х гг, считали серьезной ошибкой веймарских рабочих партий то, что они не обратили внимания на созидательный потенциал, заложенный в советском движении. Пугающий опыт большевизма в России не должен был помешать левым силам реализовать собственную концепцию социальной революции, которая отрезала бы нацистскому движению легальный путь к власти. Противники политизированных объяснений прошлого признают, что существование первой республики как раз и держалось на компромиссе умеренных социалистов и либеральной части буржуазии. Они предъявляют партиям веймарской коалиции упрек в том, что этот компромисс не перерос в сознательное сотрудничество, а в условиях кризиса рассыпался под натиском общественного радикализма, соединявшего в себе националромантические и социальные утопии. Наконец, продолжает существовать точка зрения, рассматривающая годы Веймарской республики как сплошную полосу политического экспериментирования и некритического заимствования опыта западных демократий, которая неизбежно должна была завершиться «революцией национальных ценностей». Тот факт, что во главе этой революции оказалась тоталитарная партия, стал причиной ее трагического исхода, но не должен вести к огульному отрицанию «особого пути» германской истории.
Не вдаваясь в историографические детали, можно свести суть споров немецких исследователей к следующей дилемме: была ли республика отягощена грузом прошлого или наоборот, витала в облаках социалистических иллюзий. И то и другое имело место и не давало ей прочно стоять на ногах. Но в конечном счете именно силы авторитарного прошлого, группировавшиеся вокруг президента-фельдмаршала и неспособные самостоятельно добиться политического реванша, отдали рычаги власти лидеру нацистского движения, который никогда не скрывал своей ненависти к «республике жуликов и предателей». Гитлер сумел распорядиться ими сполна, реализовав в конечном счете даже те части своей политической программы, в которые не верили и его ближайшие сподвижники.
Глава 3 «Третий рейх»
Германия 1933-1945 гг. навсегда останется в человеческой памяти символом политического режима, который противопоставил себя ценностям человеческой цивилизации и достиг невиданной дотоле динамики в достижении своих целей. Нацизм поставил крест на наивной вере в неизбежность светлого будущего, объединявшей широкий спектр политических сил от марксистов до либералов. Первая мировая война воспринималась общественным мнением как трагическая случайность до тех пор, пока она оставалась единственной. Развязанная Гитлером агрессия наконец-то вывела Европу из самодовольного оцепенения, привив не только политическим элитам, но и рядовым гражданам уверенность в том, что ход истории напрямую зависит от каждого из них. Послевоенная политика Запада, подточившая в конечном счете коммунистический эксперимент на Востоке, черпала свою энергию из печального опыта «мирного сосуществования» с нацистским режимом.
Цепь роковых политических решений, каждое из которых само по себе не ставило крест на первой республике, расчистила почву для гитлеровской диктатуры. 30 января 1933 г. занимает в этой цепи особое место. В первые дни работы нового кабинета министров казалось, что политика «приручения» националсоциалистов удалась, обещая власти массовую поддержку и сохраняя за рейхспрезидентом роль гаранта Веймарской конституции. Не менее значимым представлялось и укрощение уличной стихии – факельные шествия штурмовиков вечером 30 января 1933 г. скандировали лозунги не против, а в поддержку нового правительства. Уже на следующий день Гинденбург получил требование Гитлера о роспуске рейхстага – новые выборы были назначены на 5 марта. 1 февраля по радио прозвучало обращение рейхсканцлера к немецкому народу, утверждавшее, что «четырнадцать лет марксистского господства обратили Германию в руины. Один год большевизма уничтожит ее». Гитлер просил у немцев политического доверия на четыре года, обещая за этот срок разобраться с прошлым и «построить новый рейх».