Герои 1812 года
Шрифт:
Ведь именно его специально позвал на совет в Филях М. И. Кутузов, и именно его особо спросил он: что делать дальше, какое принять решение? Горница в той подмосковной избе была полна замечательных полководцев. Но фельдмаршал хотел знать мнение боевого генерала, пришедшего последним в запыленном мундире прямо с передовой.
— Есть два пути, — произнес Раевский на совете. — Выбор одного из них зависит от главнокомандующего. Первый — дать бой французам, второй — оставить Москву и сохранить армию. Говорю это как солдат.
Сказать такое в ту минуту — величайшая ответственность. Не страдавший многословием генерал выразил в этих словах свой боевой опыт, выразил, невзирая на противоположное мнение большинства присутствовавших. Либо — драться и умереть, либо — победить.
А ведь еще несколько дней назад, в пекле Бородинского сражения, когда Кутузов спросил Раевского: «Так вы думаете, что нам нет необходимости отступать?» — генерал не задумываясь ответил: «Нет, ваше сиятельство, — напротив, в сражениях нерешенных всегда побеждает упорство».
Победа или смерть за Родину! Другого и не мыслил себе этот человек.
— Так тому и быть, — выслушав ответ Раевского на совете, промолвил Кутузов. — Вот и мое мнение. Знаю, ответственность падет на меня, но жертвую собой для спасения Отечества. Властью, мне данной, решаю — отходим через Москву по Рязанской дороге. Приказываю отступать.
Фельдмаршал выбрал план отступления и сдачи Москвы.
Когда Раевский глубокой ночью возвращался из деревни Фили в расположение своего корпуса, он был задумчив, как никогда… Адъютант, сопровождавший его, позднее вспоминал: «Я ехал в отдалении от командира корпуса, недоумевая, почему он, всегда такой приветливый, сегодня не ответил мне на вопрос, что решил военный совет. И вдруг в ночной тишине я услышал, как наш любимый герой сражений глухо зарыдал…»
Ничто так не характеризует личность военного человека, как описание битвы с его участием. Скрупулезно останавливаться на всех баталиях, в которых участвовал Раевский, — задача длительная и достойная трудов многих исследователей. Но о некоторых из них не сказать нельзя.
Известно, что в начале Отечественной войны вдоль западных границ располагались в первую очередь две армии: 1-я — генерала Барклая-де-Толли, и 2-я — генерала Багратиона. Известно и то, что Наполеон, обладая войсками, численность которых почти в три раза превышала численность русских войск, главную ставку в начальный этап войны делал на плане разгрома обеих армий по очереди. А для этого ему необходимо было во что бы то ни стало воспрепятствовать их соединению.
Специальный французский корпус под командованием маршала Даву выполнял трудную, но ответственную задачу: он постоянно вклинивался между русскими армиями. В июле 1812 года армия Багратиона подошла к Днепру. Оставалась только единственная надежда — быстрым маневром соединиться с 1-й армией. Но для этого нужно было задержать отряды Даву, которому на подмогу были брошены еще и войска Жерома — брата Наполеона. Решено было двинуться на Могилев, где была удобная переправа через Днепр! Но Даву и тут упредил — неожиданным наступлением занял город.
Князь Багратион долго думал, кого послать к Могилеву. Требовалось на день-два задержать Даву, чтобы успеть переправить армию через Днепр. И не просто задержать, а, наоборот, перейти в наступление, чтобы обмануть противника. Французы должны подумать, что будто Багратион всеми своими силами решил пробиваться на север, к Могилеву. И Багратион решил: необходимо послать корпус Раевского. Только ему можно доверить в сей ответственный момент судьбу 2-й армии, а может быть, даже и всего русского войска.
— Знаю твою храбрость, генерал, — сказал Багратион Раевскому. — Посему вверяю тебе корпус. У Даву, может быть, сил больше. Но двигайся по направлению к Могилеву и бейся насмерть.
Через два часа 40-тысячная армия Багратиона осталась позади. Авангард Раевского выступил навстречу французской армаде. Вместе с генералом были в этом деле и его сыновья: старший — Александр, 16 лет, и младший — Николай, которому еще не исполнилось и 11.
Между деревеньками Салтановкой и Дашковкой протекал узенький ручей, перегороженный плотиной. Уже когда первые батальоны русского арьергарда приблизились к берегу, с той стороны раздались залпы ружейных выстрелов. Мост у плотины был основательно завален деревьями и присыпан землей. Французы крепко засели на том берегу. Стало ясно, что сражения не миновать.
Бой начался неожиданно, с ходу. Шедшие навстречу друг другу войска не успели даже перестроиться.
После первого замешательства наступило временное, почти мимолетное затишье.
С пригорка, где едва успел расположиться штаб Раевского, было видно все как на ладони. Штабные офицеры сгрудились вокруг походного столика, на котором генерал Раевский разложил карту.
— Впереди плотина, — отметил полководец. — Мимо нее нам никак не пройти. Именно здесь и завяжется основное сражение.
— На левом фланге густой лес, ваше превосходительство, — обратился к нему генерал Паскевич. — Не задумает ли Даву предпринять обходной маневр?
— Если не сможет с ходу нас опрокинуть, то обязательно постарается обойти.
Раевский отложил карту, вынул из чехла подзорную трубу и стал не спеша осматривать местность. Затем он сделал знак рукой, показывая, чтобы офицеры расступились… Все отступили полшага назад, встали полукругом. Раевский начал чертить палочкой на земле.
— Вот ручей. Он разделяет поле пополам. Прямо перед нами — мост и плотина. За ними — бревенчатые дома, в которых засели неприятельские стрелки.
Один за другим на земле появлялись изображения ручья, домиков, моста.
— Справа ручей глубок, там француз вряд ли пойдет. Слева, как уже говорили, лес.
Вычертив схему, генерал провел посередине ровную черту, на конце которой нарисовал стрелку, направленную в сторону французского лагеря.
— Наступать будем в центре, прямо на плотину. А дабы слева нас не обошли, — обратился Раевский к Паскевичу, — придется тебе, генерал, с отрядом в лесу засесть.
Наступило 11 июля. Узенькая полоска нескошенного поля, упирающегося с одной стороны в ручей, а с другой — в темнеющий лес, пестрела разнотравьем. Роса еще не спала.